*          *          *

 

ТЫ  ВЕДЬ  ПИСАТЕЛЬ, ЭТО ТВОЕ ПРИЗВАНИЕ,
СЕЯТЬ РАЗУМНОЕ, ВЕЧНОЕ, ДОБРОЕ.
А  ЧТО-ТО НАМЕРТВО ИСКАЖЕНО
ВО ВСЕЙ ПОДАЧЕ!

Прекрасное изречение нашел у РАМБАМ,а:

« Тот, кто хочет познать «двекут» - меру глубин своих отношений с Б-гом,  пускай заглянет в душу свою. Она, как зеркало, все отразит. Ибо гласит пословица: друг относится к тебе точно так же, как и ты к нему».

Сказал я раву:

-С такой пронзительной точностью предсказана в Торе судьба народа нашего, что возникает мысль: не повторение ли это уже однажды случившегося? А может, и не однажды?

Сказал рав:

- Миров, как наш, было великое множество, и будут еще. Они не повторяют один другого, они растут по спирали, совершенствуясь качественно – раз от  разу.

Темы недельных занятий каждому в ешиве известны – висит на доске расписание. Но часто бывает, что начинаем урок с совершенно иного.  Этого рав не объясняет,  заранее не говорит. И только потом понимаешь, что именно это отвечало состоянию духа, порой угнетенного, было ответом на массу вопросов под языком…

И никакой суеты, никакой торопливости - спешить нам некуда. Дивное ощущение вечности и гармонии. Таков в ешиве процесс постижения.

Кто-то встает размяться, сходить в туалет. Кто-то за чаем пошел, за кофе. И курим – внутри все трясется.

А за окном ночь, глубокая в мире ночь. Тикают часы на стене, ровный неоновый свет, и разверзаются бездны.

Спросил я рава:

- Кабалист Лурье, известный в мире под именем АРИЗАЛЬ, обронил  фразу, что он еще явится в этот мир, еще воплотится – свое же учение сделать доступным, расшифровать - еще раз  родится… Рав же Ашлаг, живший в нашем уже поколении, не раз любил повторять, что душа его - душа великого рава Лурье. Так вот, если рав Ашлаг был в этом уверен, если с точностью знал, то что он чувствовал, приходя  к могиле великого АРИЗАЛЯ? Ведь тот, кто лежит в могиле, как бы он сам, его прошлая телесная оболочка? И вообще, что  думают, попадая в подобные обстоятельства? Как принято себя вести?

Рав молчит, опустив глаза, делает вид, что читает книгу. Молчит он долго, невыносимо долго  - что-то обдумывая. Я же соображаю – не чересчур ли дикий вопрос? И обвожу глазами лица товарищей: никто не смеется, сосредоточенно ждут, вопрос им кажется интересным. Рав попрежнему продолжает молчать, я начинаю думать, что нет у него ответа, вопрос действительно на грани безумия. И слышу голос рассудка: он оттого нам не отвечает, что мы не в силах это постичь, понять это правильно. Речь идет о  тончайших материях, рав опасается, что это причинит нам ущерб. На то он и рав. Знает, когда промолчать, как и куда нас вести, поскольку высочайше ответственен. Ибо сказано у Авталиона: мудрецы, остерегайтесь в своих выражениях, ученики ваши, испившие гнилой воды – умрут, а Имя Б-жье будет осквернено…

Мы изучаем Кабалу по книгам рава Ашлага. Отец же нашего рава был правой его рукой – «шамашем» – долгие годы.

А НА ПОРОГЕ ТШУВЫ, ВСЕ МЫСЛИМЫЕ
И ДАЖЕ НЕМЫСЛИМЫЕ ГРЕХИ, ИЗ ДЕСЯТИ
ЖИЗНЕЙ – РАЗОМ, КАК БУДТО – ВОЗНИКЛИ,
ИМЕННО, НАКАНУНЕ: ПОЧЕМУ, Г-СПОДИ?

Сопровождал экскурсию школьников, класс  моей младшей дочери.

Пешая была экскурсия. От Эфраты до прудов царя Соломона. Километров десять. Сырыми полями весны, вдоль каменных изгородей, сложенных древними земледельцами. Мимо арабских селений, плантаций и виноградников – трассою акведука царя Ирода.

Было нас двое родителей – я и Бено, бухарский еврей баскетбольного роста. Оба, как и положено, с автоматами «узи». Бено шел впереди, а я замыкал экскурсию.

Было тепло, солнечно. Мысли мои занимала земля –  суровая, древняя, каменистая. Небо – чистое, голубое, небо колена Иуды, источавшее на землю всю свою благодать. Покуда не дошли, наконец, до прудов царя Соломона, где приключилось со мной нечто странное.  Со мною лично, хотя частенько слыхал от разных людей, что с ними такое бывало. Память души разверзалась.

Стоял на пригорке, меж тесных оград из рваного камня. Ограда мне приходились по грудь. Тропа из мелкой щебенки стекала вниз, к сосновой роще, земля там была усеяна хвой и шишками. Между сосновых стволов виднелись пруды. И тут вдруг пронзило нечто, мозг будто изнутри осветился.  Озноб пробрал, затем испарина проступила, отчаянно заколотилось сердце. Я стал задыхаться, глотать воздух ртом. Уж не сигнал ли опасности? И стал озираться кругом, во все детали ландшафта пристально всматриваясь. И  понял – я был уже здесь. Замер, не в силах тронуться дальше.

Снизу кричали детишки, звал меня Бено. Им непонятно было, чего это я здесь торчу, почему к ним не спускаюсь?

Я  понимал, я никогда здесь не был. Во всяком случае, в этой жизни, в нынешнем воплощении. Но все еще ждал, все медлил, не доходило до озарения. Чуть позже – пришло.

И я пошел, с каждым шагом чувствуя облегчение, радость от узнавания: я был уже здесь, конечно же, был, мне все здесь знакомо, ведь я вернулся. Вернее – ничего не знакомо, здесь все иначе. На мне, сегодняшнем, все замкнулось.

Потом мы сидели с Бено на берегу пруда. Детишки вокруг смеялись, ели, гоняли в футбол.

Я приходил в себя помаленьку. Вспомнил, как знакомый астролог мне говорил: « Ты жил уже здесь однажды, вижу эпоху таннаев, твой дом в окрестностях Явне…»

Все чаще ловишь себя на мысли, как странно работает мозг, настроенный  на иное мышление – однажды и навсегда – иные ассоциации. Когда к этому миру пристегнут и высший, и оба они начинают действовать разом.

Еду в машине сегодня, кто-то сигналит мне сзади, пытается обогнать. Торопится, как угорелый, И, чуть не сделав аварию, обогнал. Улетел, вперед оторвался.

Подъезжаю я к светофору, а он  стоит. Стоит тут и ждет, красный свет его задержал. Ждет зеленый. Как я, как  все остальные.

Куда же ты, брат, летел, куда торопился, думаю я, себя и меня подвергая опасности, если вот, при красном свете, стоишь и ждешь!?

И в этом же ключе продолжаю: а сам я разве не точно такой? Куда тороплюсь, куда лечу? – ночами, в ешиву. Б-гу  понравится, отличится. Оторваться « на полноздри» от простых смертных. Сколько помню себя – вечно таков. Будто бес меня в спину гонит: давай, жми, все из себя выжимай!

Спеши, не спеши, а все в этом мире идет своим верным, медленным ходом. Абсолютному большинству никаких высоких материй «не треба». Тихо-смирно живут в свое удовольствие. И мне из потока не вырваться. У красного света, на светофоре, все равно встретимся. Всех придется дождаться.

Меж страницами книг, фолиантов, по которым мы занимаемся, попадаются волосы – рыжие, сивые, кучерявые. Моих товарищей волосы. Углубившись в изучение текстов, они крутят пальцами бороды, пейсы. Лишь я один во всей ешиве стриженный, бритый. Но часто себя ловлю:  кручу пальцами несуществующие пейсы, бороду. Откуда бы это, неужто были? И память души – «решимо» - их сохранила?

А поглядели бы вы, как я качаюсь! Как талмудист заправский. Лет двадцать уже качаюсь, как пламя свечи. С тех пор, как Тору открыл.

Удивительный случай рассказали в ешиве.

Муж и жена, пожилая пара, ехали прибрежным шоссе. Возле Нетании, под мостом, стоял старик, религиозный еврей, отчаянно просил тремпа.

Сжалилась над ним жена: давай человека посадим, « мицву» старику сделаем. Вот-вот суббота наступит, автобусы не ходят уже.

Остановились, взяли еврея. Тот долго в машину влезал, кряхтел и сопел, пожитки складывал на заднем сиденье. Устроился, наконец. Раскрыл книжечку «теилим» и принялся тихонечко распевать.

Едва машина набрала скорость, глядят, а впереди авария – несколько машин врезались одна в другую. Каша из покореженного металла и человеческих тел. Оба разом подумали: не задержись они пару минут под мостом со своим тремпистом, непременно бы оказались в этом побоище. И обернулись назад, чтобы сказать старику об этом .

Смотрят, сиденье пусто. Нет никого, будто и не было. И обалдели: силы небесные, да кто ж это был, кто спас их?

Ночь напролет проторчал у телевизора. Была прямая трансляция Олимпийских игр из Лос-Анджелеса.

Мне это важно, я должен быть постоянно в курсе. Спорт меня кормит, это мое ремесло.

Так и отправился на работу, ничуть не вздремнув. Вялый был на работе, злой, бестолковый. Слышно мне было – душа возмущалась: нынешней ночью я что-то важное упустил. Нет, не ешиву – я душу свою удержал, а ей, как обычно, туда предстояло взойти - в тот мир.

Не потому ли мы каждое утро, в постели еще, едва протерев глаза, первое что говорим: « Модэ ани лефанейха…» - благодарю Вс-вышний Тебя, что возвратил мне душу мою? Ибо душу свою назад получаем, после небесной инструкции.

Принято в Кабале считать, что душа Моше-рабейну –  это душа Ноя, «праведника в своем поколении».

Ной спасся во время Потопа.

Вменяется Ною в вину, что он не попросил у Б-га пощады – животным и людям, чтоб отменить приговор. Как это сделал, скажем, праотец Авраам у ангелов, когда те отправлялись в Содом, чтобы разрушить его. Нет, Ной не просил. И был наказан за это – так говорит Кабала –  тащить из рабства египетского целый народ, жестоковыйный еврейский народ. В следующем своем воплощении, в образе Моше-рабейну. Намеков на это достаточно: все тот же ковчег, хотя бы. И те же воды – воды Потопа и Нила.

Сказал я раву:

- Но мир животный, мир птиц он спас! Целыми днями кормил, сутками напролет, с утра и до вечера.

Сказал рав:

- Труд этот был оценен, взвешен и сопоставлен. Сорок лет служил у тестя своего Моше-рабейну. У Итро – преданно и с любовью, пастухом при его стадах. Отбился ягненок однажды, пошел в пустыню Моше, чтобы найти его. Долго искал, нашел, наконец. Взвалил на плечи себе, и к стаду  принес. Возвестили на небесах: «Если к ягненку ты так милосерден и терпелив, отныне быть тебе пастырем Моему народу!»

 

*          *          *

 

Реувен из Мицпе-Рамон внушает  глубокое уважение: пол -страны человек покрывает, чтобы послушать Кабалу из уст иерусалимского рава.

В ешиве он появляется раз в неделю - в четверг вечером. В ешиве же спит, покуда не начнутся занятия. Напоминая при этом родственника из провинции, который в кратчайший срок обязан везде побывать, и всюду поспеть.

Всю неделю он занимается сам, в Иерусалим приезжает, напичканный массой вопросов. Садится поближе к раву, и, как бульдог, мертвой хваткой в него впивается. Нам же при этом ни рта не дает раскрыть, ни словом встрять – бомбит беспрерывно вопросами. Если же кто-то  пытается  –  глядит свирепо, будто готов разорвать. А временами становится просто обидно. И скучно – мы эти темы давно прошли. Переварили, пережевали.

Это не в наших правилах – игра в одни ворота. Хочется парню сказать, что это не частный урок. Рав принадлежит всем, рав не частная собственность.

Но как подумаешь, что человек приехал из Мицпе-Рамон, пересек пол-Израиля, то терпишь, молчишь. Кто из нас был бы на такое способен?

ЗНАКОМО ИЗДАВНА И ТАКОЕ ЯВЛЕНИЕ:
УШЕЛ ЧЕЛОВЕК В «ТШУВУ», ОТКРЫЛИСЬ
ВОРОТА СВЕТА – ЖИВИ! НО ГИБНЕТ
ВДРУГ ЧЕЛОВЕК - ЭТО ВТОРАЯ ЗАГАДКА.

Были на семинаре в Тверии, целых три дня. Человек сто собралось - всеизраильский семинар по Кабале.

Люди с детьми приехали, с женами. Новые, незнакомые лица. Гуляем в парке меж лекциями, любуемся сверху чашей Кинерета. И впрямь похоже на  скрипку.

Гуляют, как правило, парами, толкая коляски с младенцами. Гляжу на женщин: красивые, строгие, лица. И думаю: а как им быть женами - женами кабалистов? Поди, не просто! Как эти пары ладят друг с другом? Столько разводов на моей памяти! Выходит женщина замуж за одного человека, а он вдруг меняется, уходит в «тшуву». И все, на чем держался их брак – рушится, как карточный домик. Рвется всякая связь.

Рядом со мной, на ступенях каменной лестницы расположилась Мирьям, жена приятеля из Хеврона. В прекрасном расположении духа, со вкусом одета, ухожена. И вообще – красавица хоть куда.

Спрашиваю Мирьям:

- А как у вас с Мордехаем, всегда ли ладите, всегда ли его понимаешь?

Не возникает ли ощущений, что в чем-то вы разошлись?

- Прекрасно живем, прекрасно ладим, - отвечает она воркующим, теплым голосом. – Секрет заключается в том, что мы постоянно делимся, вместе духовно растем. Видишь ли, отчуждение начинается там, где муж перестает с женой разговаривать. Вам, «баалей-тшува», надо во все своих жен посвящать. Не надо думать, что Кабала это ваше табу, сугубо личное дело.

- Тут я с тобой согласен. Ты совершенно права. А как человеку быть, если жена ему заявляет, что в духовных поисках мужа участвовать не желает. Категорически против. Не хочет, чтоб он менялся, ибо не хочет меняться сама. Пусть, дескать, сам по себе сходит с ума.

- Здесь другой разговор. Это означает, что женщина не завязана с мужем, что разных они корней. Здесь им следует разводиться.

Самые лучшие, самые глубокие мысли-открытия приходят во время молитвы, когда много в синагоге людей. Чем больше, тем лучше.  Возникает ощущение силовой трубы – земля-небо -земля. С двуединым действием, и ты подключен к этому. Космической силы связь.

Ах, какие мысли приходят мне в голову во время молитвы!

Удивительный мы народ, евреи, один из древнейших народов земли. Народ избранный, вечный, народ уникальный. Не утомляют нас бесконечные инкарнации, не истощается энергия жить. В чем тайна?  Кажется, нашелся ответ. В книге рава Соловейчика «Одинокий верующий человек».

Излагается теория о двух Адамах – Адаме верующем и Адаме неверующим. Между тем и этим нет, в принципе, существенной разницы. В одном воплощении еврей может быть ортодоксом, а в другом атеистом. В первом случае рав Соловейчик его называет « величественным», а в другом  – «ниспровергателем». Опыт, приобретаемый личностью во всех ее ипостасях – опыт исключительно накопительный. Что и способствует сохранению духовного здоровья нации. Потому и не сходим с мировой  арены.  Нация не дряхлеет, не устает, пребывая в вечном поиске Истины. Жизнью одною грешим, жизнью другою исправляемся. Духовная ненасытимость, вечный духовный голод. Небесный эгрегор нации не исчезает.

Сказал я раву:

- Поколение наше далеко не лучшее из всех других поколений. Однако именно нас  Г-сподь избрал, именно мы удостоились. Через две тысячи лет – заселять эту землю, отстраивать, защищать – почему? Почему не более чистые души, более благородные?

Сказал рав:

- Два ответа существуют на этот вопрос.

Тот, кто однажды разрушил, должен впоследствии восстановить и отстроить… Нынешняя расстановка политических сил в Израиле сильно напоминает ту, что была накануне падения Второго Храма. Вражда беспричинная, ненависть. Десятки партий, и каждая полагает, что только ей известно, как спасти еврейский народ. Тогда это привело к катастрофе. А нынче – время строить , мы начинаем с того, чем кончили. У нашего поколения и у того – общая память и общий долг.

По поводу второго ответа. Разве могли бы вынести эту жизнь души менее грубые, все эти « чистые, благородные», как ты их назвал? Все эти книжники-талмудисты, люди робкие и пугливые - вынести наши войны, террор, лютую ненависть сынов Ишмаэля? И строить Страну, принимая миллионы олим? Создавать материальную базу современного процветающего государства? Для этого надо обладать особым упорством,  физической силой и героизмом. И вот – справляемся, слава Б-гу…

А эти еще придут, поверь мне – придут! И должное нам воздадут, достойно восславят.

Батарея наша ракетная стоит в Самарии, окруженная арабскими стойбищами и деревнями. Живем в палатках, на скошенном пшеничном поле. Поглазеть на нас приходят  толпы арабов – мужчины, женщины, дети.

Приносят овощи, фрукты, угощают нас кофе. Кто же из них любопытен и посмелее, подходят к зачехленным ракетам, пытаются заглянуть под брезент. Идиллия вроде бы - лев и ягненок пасутся рядом.

Но – нет, всей своей шкурой, каждой клеточкой тела чувствую ненависть к нам. Ненависть и вражду. Так я, видать, устроен. Флюиды зла в воздухе - на пшеничном поле - такой густоты, что впору топор вешать.

Спустя неделю всей батареей возвращаемся на базу.

Завидев издали Петах-Тикву, почувствовал, как отпустило меня, чуточку полегчало. Только тут, завидев еврейский город, понял, как нервы были напряжены, весь был вздернут, натянут.

Г-споди, подумалось мне, как же я прожил в России тридцать лет? Зло и ненависть к нам там были ничуть не меньше. Как выжили, уцелели  во все времена галута: без армии, без самолетов и танков? Только Вс-вышний нас спас, иначе не объяснить. Об этом, видать, у пророка сказано: «Овцу мою среди семидесяти волков, живой сохраню».

Полно знакомых у меня и в других ешивах: сверстники, а то  и люди постарше – в ешивах учатся помногу лет. Переженились давно, кучу детей нарожали. И не работают, нигде не работают.  На что живут, на что свои семьи содержат, как сводят концы с концами? Когда-то я их осуждал: хлеб свой насущный я должен зарабатывать сам, иной образ жизни мне глубоко противен. По сей день не могу иначе.

И вот – изменил свое отношение, что-то в них стал понимать, в ешиботниках-профессионалах.

День-другой стоит не появиться в ешиве, как что-то во мне сдвигается, портится. Душа начинает вопить, требуя привычной ей пищи. Прихожу в ешиву и снова я обновленный. Душа возвращается на свой перекресток, где настоящее, прошлое и будущее действуют одновременно. И видеть способен. Ну, как у Гоголя в одном из рассказов: « И стало вдруг видно далекие земли и страны на тысячи верст».

Так и я – вижу миры и пространства, и этого нельзя передать, ни с чем сравнить. А лишь единственно: всегда при себе иметь, любой ценою поддерживать.

Учителя нашей школы – мы были на экскурсии на побережье Мертвого моря.

Ближе к закату прибыли в Эйн-Геди, где дивной красоты природа: пальмы и водопады, звериные тропы.

Народу на стоянке набилось полно. Израильтяне, туристы. На машинах и на автобусах, подъезжали и отъезжали, уходили группами в разные направления. Словом – жара и удушье, и несмотря ни на что – приподнятое настроение.

Подкатил новенький минибус с ешиботниками – молодые ребята с молодыми женами. Рядом  с нами поели, попили, произнесли молитву  за пищу, и двинулись в горы, в скалистое рядом ущелье. Как и были – в шляпах и лапсердаках, с раздутыми от быстрого хода пейсами. А женщины в длинных до пола платьях – совсем не для этих походов. И все на них молча глядели.

Одна из наших учителек бурно вдруг взвилась:

- Вы только на них поглядите! Нет, вы только подумайте: все от жизни берут, все сполна! А ведь и в той жизни местечко себе заготовили – несчастные ешиботнички. По теплому себе местечку. А мы вот и здесь не можем себя найти, и тот мир потеряли.

Я долго глядел на нее – Кармела ее зовут. С досады она чуть не плакала. А может – от зависти.

Знаю  одного еврея – глубоко верующий человек.  Несмотря на это, каждый год на рождество Христово отправляется в Бейт-Лехем, чтобы присутствовать на торжественной мессе. Чего он едет туда, зачем ему это надо – стыдно его спросить.

Знаю другого. Мы молимся в одной синагоге – умный, симпатичный еврей. Однажды сделал признание – как бы в шутку. Но это была не шутка, я эти вещи в нем различаю: « Скажу тебе честно, Эли, понятие не имею, кому я всю молюсь. Спроси меня: есть ли на свете Б-г –  тоже не знаю».

Н-да, хорошие шуточки у этих евреев.

Унесенные ветром, унесенные бесом, нет этим людям числа – со Святой земли, из Израиля, много их  на моей памяти.

Причина их скорого, необъяснимого бегства, я склонен думать, что чертовщина. В минуты слабости и отчаяния и мне, случалось, нашептывал бес: « Ведь тяжко, невыносимо – беги!»  Сердечно так, задушевно, как близкий друг, аж сердце екает от соблазна.

Силен чертище в Израиле! Недаром гласит пословица: чем место святее, тем больше в нем нечисти.

И вот что еще приходилось слышать:

« Странное дело, соберусь я ехать в Иерусалим, и где-то за полчаса до города, колотушка во мне поднимается - назад поворачивай. Не лежит мое сердце к Иерусалиму, не тянет, и все».

ВСЕГДА  НА ХВОСТЕ СИДЕЛИ –
БЕСОВСКАЯ БАНДА,
ЧУТЬ-ЧУТЬ НЕДОЖАРИЛИ, А Я СБЕЖАЛ…
ВЫ ПРОСЫПАЛИСЬ ПОСЛЕИ
ОХОТЫ БЕСОВ ЗА ВАМИ?

Акт принятия пищи – акт агрессии одной плоти против другой.

Говоря иначе, уничтожение чужого сознания.          Происходит это на всех уровнях: животном, растительном, минеральном. И уж конечно же на людском уровне – «говорящих», употребляя термин Кабалы.

… Раньше я уставал меньше. Сейчас значительно больше, чуть не хроническая усталость. Разум с возрастом становится крепче, работа идет вразнос. Физический голод уже не акт агрессии против чужой плоти, а против своей же собственной. Само мышление – прокат сознания - стало уничтожением  плоти.

Это на подступах к пятому уровню – уровню ангелов, они бестелесны.

Сказал рав:

- Свершение добрых дел поручается людям добрым, а злых – злым, отпетым злодеям. Так этот мир устроен.

«Люби ближнего, как  самого себя» - основной закон Торы, ради этого мир сотворен. Известно, что в этом вся Тора, этой работой поглощено человечество: абсолютный эгоизм мало помалу перерастет в абсолютный альтруизм. К этому все идет – неминуемо. И где-то в будущем все состоится – возлюбим ближних своих – да и далеких тоже – как самих себя.

Подумал: а как же любовь между мужчиной и женщиной? Тут все иначе, она не мыслима без участия в ней половых желез - нечего много умничать…

Не проще ли было бы сотворить человека с готовой уже железой «любви к ближнему»? Наподобие, половой, такой вот малюсенькой, крохотной? Весь  облик Творения выглядел бы давно иным.

Каждая душа, задолго до  своего воплощения, подбирает себе семью, родителей. Там, на небе тем и заняты, что сочиняют человеку судьбу, подходящее время, среду общения…

Смотрю на своих детей –  они меня выбрали себе в отцы, мою жену себе в матери. Вполне возможно, что и вели нас к супружеству. Подбирали себе подходящие день и час для зачатия. Ну, как и мы когда-то в отношении своих родителей. В этом и заключается справедливость Вс-вышнего – никакого насилия, только свободный выбор. Так устроены все миры.

Смотрю на старшую дочь, она, конечно же, любит меня. Однако часто дерзит, сурова со мной, надменна, спесива - личность моя никак не внушает ей уважения. Находясь еще там, она пристально за мной наблюдала, ей все обо мне известно. Все мои пакости, грехи, преступления. Все, совершенное с детства.

Или, иначе: в прошлых своих воплощениях я причинил ей боль, страдания. Глубоко виноват перед ней. Память ее все сохранила.

Покорно, безропотно сношу ее поведение - все это мне положено. Ведь в этой жизни я ей не причинил ничего дурного, отец я, вроде,  хороший. Да и она девочка славная. Однако, факт: наше знакомство началась задолго до ее рождения. Гораздо раньше, и нечего здесь возражать.

Йом-Кипур – Судный день – я возвращаюсь из синагоги: полуденный перерыв.

Возле подъезда нашего дома сидит соседка, вид у нее озабоченный. Я бы сказал – озадаченный. Она меня просит присесть, что то необходимо мне рассказать.

- Странное дело: вчера нажарила, напекла, супов наварила, села поужинать, а в горло кусок не лезет. Так и уснула, не взяв в рот ни крошки. Проснулась сегодня, села позавтракать, и то же самое повторилось –  нет аппетита, а в чем тут дело, понять не могу. И вот, пожалуйста: вышла на улицу - Судный день, постятся евреи. Что ты на это скажешь?

-А что говорить, все ясно. Ты вот не знала, либо забыла, а душа  оказалась мудрее тебя. Душа еврейская знает, как ей себя вести.

В ешиву нашу, на наши ночные занятия, стали являться люди из других ешив, из обычных.

Днем они учатся у себя, а к нам тайком бегают, чтоб не прознало об этом их руководство - бегают по ночам. К семи утра уже  торопятся страшно. Обратно к себе, в другие концы города.

Этих людей я понимаю, сочувствую. Мы изучаем причинно-следственные законы вселенной, устройство сфирот, и в чем заключается смысл бытия – массу вещей, о которых у них не принято спрашивать, даже думать нельзя. И возникают тупиковые ситуации, пытливая мысль ищет выхода. Вот и бегают к нам. Опасаясь лишь одного: чтоб тайна их ночных похождений не обнаружилась.

Один мой знакомый торгует религиозной литературой. Продает книги по всей Стране. Однажды я предложил ему для продажи ряд книг рава Ашлага, по которым мы занимаемся. Спустя некоторое время он все мне вернул: «Ешивы их не берут, считают чуть ли не ересью!»

Ситуация сложная. С одной стороны, как подумаешь – всеобщий раввинский заговор против Кабалы. Тут они, вроде, правы: в массе своей еврейский народ еще не готов к постижению «торат ха-нистар». Еще не пришло время. Как и все восточные учения, это замкнуло бы человека на самом себе, в лучшем случае, мы превратились бы в йогов. Еврейский народ не исполнил бы своего назначения, ради которого создан.

Вот и хорошо, думаю я, что раввины запрещают. Всему свое время, живем ведь вечно. Тем же, кому невтерпеж, кто жить без Кабалы не могут – пусть по ночам и бегают.

ЭТО ОТЕЦ ИХ ОТСЕК, ТОЛЬКО ОН
ЭТО МОГ, ТОЛЬКО ОТТУДА –
ВИДЕЛ МОЙ УЖАС, ДА ВОТ ВОПРОС:
ЦЕНОЮ КАКИХ УСТУПОК?

Сказал рав:

- Зло – чистейшая ложь! Ее выдают за нечто противоположное добру, но это не так – совершенно. Злу нет на земле места, ибо оно не от Б-га, Который весь – добро, любовь, милосердие. В Нем нет зла. Б-г – это Истина, а зло – ложь.

Гостил у друзей в Кирьят-Арба, он же – Хеврон.

Молился в синагоге Авраама-Авину, недавно раскопанной и отстроенной, побывал в Маарат ха-Махпела, гробнице троих патриархов, в ней тоже молился.

Меня поразило обилие «герим», живущих в Кирьят-Арба, обилие семей со смешанными браками.

Спросил я друзей:

- Почему их так много у вас? Стесняются жить в Тель-Авиве, Иерусалиме? Селятся, чтобы быть подальше, не мозолить евреям глаза?

Ответ привел меня в восхищение:

- Здесь некогда жил Авраам-Авину, шатер его был при дороге. Путники проходили мимо, он зазывал их к себе, угощал, сердечно беседовал. Открывал им тайны монотеизма, приобщал  к вере. Не покладая рук, создавал новую нацию, новый образ мышления. Люди помнят об этом, их снова тянет в эти места.

Повстречались однажды философ и кабаллист.

Спросил философ:

- Что за наука у вас, с чего вы, собственно, начинаете?

- Мы начинаем там, где кончаете.

Смотрю я порой на рава, смотрю на своих товарищей – мало кто знает про нас. Никому нет дела до удивительных знаний нашего рава. Никто не присудит ему степень профессора, академика.  Не дадут высокой зарплаты, не удостоят почетных наград. А ведь часто бывает, что в одной лишь фразе, оброненной равом, заключается вся философия с психологией, астрономия, физика, биология вместе взятые – знания его никому не нужны. Быть может, в будущем.

… Большая у рава семья, одиннадцать душ детей. Как он сводит концы с концами – лишь Б-гу известно!

Знания о великих тайнах есть! Хранят их бережно, передают по наследству - из рода в род, от поколения к поколению. Их надо только затребовать.

Знакомому врачу-психиатру сказал, что слава о нем дошла до Парижа.

- Приехала из Парижа женщина, желает попасть к тебе. Вселился дьявол в нее, так утверждает. Узнала, что есть такой доктор в Израиле – экзерсис, способный его прогнать.

Он отшутился и скаламбурил:

- Из дьявола не изгонишь дьявола!

Я тут же подумал, а что такое, собственно, дьявол: реальная сущность, или метафора, абстрактная категория? И если дьявол одно из творений этого мира, то в нем, как и в каждой твари, должна быть искра Б-жья, реальная частица Б-га.

Вот мы боремся со злым началом в себе, гоним дьявола из себя, чтобы очиститься, вытравить из себя. Чтобы все наполнилось Светом, все, без остатка…

Ну, а дьявол – если он сам творение? Если хочет стать по-своему совершенным, гонит ли Свет из себя, весь, без остатка, чтобы стать абсолютным злом?

ТШУВА НАЧИНАЕТСЯ СО СТЫДА,
А СТЫД, КАК ИЗВЕСТНО -  ГНЕВ,
ОБРАЩЕННЫЙ ВОВНУТРЬ.

Дождливо в нынешнем январе, холодно, неуютно.

Я делаю крюк в несколько километров, подбираю Янива, мы вместе едем в ешиву. Парень он холостой, бедный, нет у него машины.

Дорогой беседуем. Он говорит, что точно знает, какую ищет невесту, поэтому не торопится – какую хочет себе жену. Друзья его рано переженились, и вот – одни разводы, одни разводы. Он говорит, чем больше ждешь, тем больше опыта в этом вопросе. Мудрее становишься.

- Тут я с тобой согласен,- говорю я ему. – Ждать надо уметь. Судьба непременно сведет тебя с той, единственной. Ибо Б-г создал нас по паре. Со мной так и было – перебирал долго, женился поздно. А встретил когда, внутренний голос вскричал: это она!

- Во-во, со мной тоже так будет. Это я предвкушаю.

Молчим, едем.

- А сколько лет тебе? - задаю  вопрос.

- Двадцать шесть,- говорит. - Я, естественно, как мужчина мужчину, спрашиваю: а как он устраивается в этом самом вопросе, есть ли у него подруга?

- Нет, - вскидывает он голову с гордостью,- девственник я.

- Врешь, - говорю. – У взрослого мужика, у мужика нормального, без отклонений, быть такого не может.

- А вот поспорим! Давай поспорим, что девственник, и что мужик я нормальный?!

Лихорадочно соображаю: парень религиозный, изучает Кабалу, близко к Б-гу стоит. Вопрос чистоты - телесной и нравственной - страшно важен ему. Мицву эту исполняет тщательно, поэтому так гордится. В двадцать шесть лет, здоровый мужик – кто бы поверил?

- Чудак, - говорю, - откуда мне знать, как обстоит у тебя с сексом?  Как я в такое могу проверить? – И все-таки соглашаюсь: - О, кей, на что же мы будем спорить?

Тут он меня достал:

- На все заслуги твои в этой жизни, на все «мицвот». Проиграешь – ко мне они переходят.

От души я расхохотался:

- Ну, ты хватил, ну, ты даешь - под завязку! Нет, так я спорить не стану, такое было однажды. Лет десять назад, во Львове, с моим отцом.

Есть театр оперный в этом дождливом городе. Рядом с театром – аллея, где старики-евреи любили сиживать. По сей день сидят они там, еврейские старики. Так вот, сидит там однажды и мой отец с каким-то евреем. И вышел меж ними такой разговор. Еврейство мое всегда мне было помехой, говорит тот еврей, одни страдания в жизни. Эту избранность пресловутую готов уступить хоть сейчас. Продать еврейство свое кому угодно, лишь бы избавиться. Отец мой, надо сказать, человек был горячий, обидчивый: дороже Б-га и веры не было ничего. Говорит он тому еврею: идет, покупаю ваше еврейство! Сколько просите за него? Десять копеек? Ну и отлично, вот вам десять копеек! Ударили по рукам, и сделка их состоялась.

Проходит месяц, а может и больше. Сидит отец мой на той же скамейке, подходит незнакомая женщина. Рядом присела: не вы ли будете такой-то и такой-то? Да, отвечает отец, а в чем собственно дело?

Женщина  разрыдалась, руки стала заламывать.  Муж ее, дескать, недавно умер, и стал приходить к ней во сне. Настойчиво требуя: ступай, мол, к театру, есть там аллея, зовется она  «стометровкой». Найди еврея по имени Мотл,  пусть нашу сделку отменит. Какую – он уже знает. Он ее должен помнить.

И вот что добавила:

- Его, говорит, никуда не пускают, ни в рай, ни в ад.  Его, буквально, слова.

Отец, как ты понял, изрядно перетрухнул: человек он был грамотный, во все это верил, был посвящен. Глупая шутка как будто, а вон к чему привело. И тут же отменил эту сделку – принял от женщины десять копеек. Чего-то еще потом делал. Но это уже при Торе, и при миньяне. В присутствии ребе.

История эта произвела на Янива глубокое впечатление.

- Теперь ты понял? – сказал я ему. – Я под эти вещи не спорю – не в шутку, и ни  всерьез, это более, чем опасно.

Благословен дождями январь нынешний.

УТРОМ ОТЕЦ СПРОСИЛ:
ЧЕГО ТЫ ВСЮ НОЧЬ КАТАЛСЯ
ВЗАД И ВПЕРЕД, ТУДА И ОБРАТНО?
ЗАКАТИШЬСЯ И ОСЛЕПНЕШЬ, ГЛЯДИ.

 

*          *          *

 

Сказал я раву:

- Двойная мораль у народов мира. Когда арабские экстремисты евреев стреляют и режут, никто не встанет в нашу защиту. Не возмущаются, не осуждают. Но стоит нам прикончить хоть одного из врагов, как тут же весь мир принимается вопить в тысячу глоток, ссылаясь на гуманность и справедливость, не оставляя за нами право даже на оборону.

Сказал рав:

- Издавна так повелось. Когда Шимон и Леви перебили жителей Шхема, отомстив им за надругательство над своей сестрой, Яаков, отец их, насмерть перепугался: « Вы сделали меня ненавистным для жителей этой страны… У меня людей мало: соберутся против меня, поразят меня, и истреблен буду я и дом мой.» Но оказался не прав. Никто не заступился за жителей Шхема, никто не выступил против Яакова и его сыновей. Ведь жители Шхема стали почти евреями – дали себя обрезать. И факт их гибели не волновал никого. Всем кругом судьба их  была глубоко безразлична.

Всегда казалось, что север Страны хорошо знаю. Много раз приходилось бывать в Тверии. Служил милуим на горе Мерон, на самой макушке, где радарная станция – «недремлющий глаз Израиля». Вдоль и поперек исходил Цфат, где  восемь лет прослужил в Бирии на ракетной базе. А оказалось, что самое интересное  мне не попалось, даже не слышал.

На Ту-би-Шват всей ешивой едем на север. Селимся в скромной, сельской гостинице. Слушаем лекции, посещаем святые места – спать почти не приходится.

Древнее кладбище в Тверии. Никогда не знал, что здесь, рядом с центральной трассой, похоронены РАМБАМ, знаменитый кабаллист Абулафия. А на горочке, чуть повыше, могила рабби Акивы. Предание сообщает: «Железными  граблями терзали палачи тело рабби Акивы, такова ли награда праведнику…» Ну а смерть – в короткий отрезок времени – двадцати четырех тысяч его учеников? Среди мудрецов Кабалы бытует мнение, что эти ученики были душами жителей Шхема. Тех, что обрезались, были почти евреями…

Сказано в Агаде: « Когда вышел от римских властей указ о казни десяти законоучителей, удалось им узнать – от Г-спода ли кара сия? Взошли на небо, и там им ответили: от Г-спода кара! За продажу Йосифа в рабство братьями его. Ибо Тора велит: кто украдет и продаст брата своего, тот да будет предан за свой грех смерти».

Говоря иными словами, души казненных десяти законоучителей, это души десяти сыновей Якова, родоначальников колен Израилевых.

Душа же рабби Акивы могла быть душою Шимона, либо Леви. Ибо завязаны с ним двадцать четыре тысячи внезапно умерших учеников. Они же жители Шхема, давшие себя обрезать.

В Цфате проводим ночь в синагоге Ха-АРИЗАЛя – на склоне горы, обращенной к Мерону. Чуть ниже, как бы в долине, кладбище кабалистов, живших в Цфате лет триста-четыреста тому назад. Над всем пространством  веет великим покоем, небо пронизано духом святости. В синагоге этой работал рав Ашлаг, мне показали его крохотную комнатенку, насквозь всю прокопченную – столик и табуретка, и ничего больше. В этой каморке его наведывал часто пророк Элияху -Анави. Книги писать помогал, открывая священные тайны Престола Вс-вышнего, Его Колесницы, именуемой Меркава.

Я это представил себе: рава Ашлага, озаренного Б-жественным вдохновением, чья мысль и душа витали в недосягаемых нами мирах. Здесь, в древнем Цфате, в полуразрушенной синагоге, на горных склонах старинного кладбища кабалистов.

В иудаизме давно известно, что имя играет одну из ключевых ролей в судьбе человека. Фамилия не имеет значения. Но имя  дается  раз и навсегда, на все воплощения. Соответствуя корню души, поступкам, образу мыслей. И еще замечено, если родившись, человеку дали не то имя, то начинается цепь «аварий», это может закончиться смертью. Имя должно быть точным.

Мы ехали берегом Мертвого моря. Рядом, в автобусе, сидела Ривка, попутчик мой из Эйлата. Оба смотрели в окно, на мрачный лунный пейзаж.  Здесь некогда были Содом и Гоморра – цветущие города, благодатнейший край земли. И вот – пугающий душу пейзаж: белая соль и серый пепел.

Мы говорили про то, что некогда здесь случилось. Я даже попробовал пошутить: « Можно подумать, что тут случилось испытание первой атомной бомбы!»

Мало- помалу мы перешли с исторических тем на темы метафизические. Печальным голосом она говорила:

-Пусть не покажется странным тебе, или смешным, но всю свою жизнь я ощущаю стыд, жгучий стыд, за то, что натворила Ривка, моя библейская тезка. Как будто не она, а я родила близнецов  Яаков и Исава. Подбила младшего брата перекупить первородство у старшего, научила Яакова, как обманным путем заполучить у больного отца – моего мужа, благословение, переодев его в  козлиные шкурки. И так мне с этой виной тяжко на свете, так тошно жить– передать невозможно.

Толпа пешеходов, мы стояли на перекрестке, задержанные красным светом. Вдруг некий господин почтенного вида, весь в черном – в шляпе хасидской, с пейсами и пушистой бородой тронулся с места, намереваясь пересечь улицу. За ним последовал еще некто, волоча за собой детишек, в каждой руке по ребенку  - на вялых и шатких ножках. Тут же взвизгнули тормоза и шины, улица закричала, бросились к детям – чудом буквально не случилось несчастье. Все обступили шофера, принялись его обвинять, махая руками и кулаками. Отец же этих детей, все побросав, кинулся догонять хасида в черном. Быстро настиг, и в бешенстве на него накинулся.

« Что за сумасшедший, что ему надо от невинного человека?» - удивился я. Выбрался из затора, и подошел поближе, чтобы узнать, из-за чего у них драка?

- Преступник, ты чуть детей моих не убил! – кричал отец на всю улицу. – Я не смотрел на светофор, я шел за шляпой твоей, я пейсам твоим поверил. Поверил твоей бороде, а ты пошел на красный свет!

Я подобрал с асфальта затоптанную черную шляпу, долго вертел в руках: какова ответственность религиозного человека! Ему заведомо верят, полагая, что не способен нарушить законы людей и предписания Б-га – украсть, обмануть. И вот – малейший проступок едва не привел к трагедии.

Спросил я рава:

- Семьдесят граней у Торы, семьдесят ликов прочтения, семьдесят смысловых слоев – так говорит Кабала. Ну а молитва, сколько слоев у нашей молитвы?

Сказал рав:

- Молитва – это как манн. Питаясь манном в пустыне, каждый еврей ощущал в нем вкус именно той пищи, какую желал – хлеба, мяса, рыбы, фруктов и овощей… Так и молитва. Посредством молитвы ты получаешь то, что ты хочешь, то, что просил.

Сказал рав:

- Приходит душа на тот свет, и в первую очередь ей показывают ее «ецер ха-ра» - дурное влечение. Если человек не воевал с ним при жизни, если следовал прихотям, слабостям, шел у страстишек своих на поводу, «ецер ха-ра»  предстанет пред ним в образе хилого червячка. Воскликнет тут человек: « И это ничтожество меня одолело!?» Но если приходит душа  человека, который боролся в жизни с соблазнами, во всем себя сдерживал, укрощал, то ему его «ецер ха-ра» покажется высотою с гору. И тоже воскликнет и удивится: « Так вот с каким чудовищем воевал! Откуда силы только брались!»

Состояние безмерного отчаяния – вот что такое борьба со своим «ецер ха-ра». Занятия Кабалой ввергли меня на самое дно моей сущности. Малейшие движения души приходится контролировать. Идет работа по очищению от собственного дерьма, своего исправления. Полнейшая обнаженность жесточайшего эгоизма. Пребывание в ледяной пустыне один на один со своим Создателем.

Подолгу взывал к Б-гу: «За что мне мука такая? Покажи же его,  моего беса, ангела соблазнителя, эту темную силу – один только раз?»

И удостоился: Г-сподь услышал меня. Во сне увидел – из сердца выползло чешуйчатое чудовище. Я испугался его размеров: как мал я сам, и как он огромен! Это ввергло меня в отчаяние. « Да нет, с таким не имеет смысла бороться, это просто смешно!»

Рассказал раву об этом видении. Спросил рав:

- На что он похож?

-На змея, или дракона…

- Тогда это он, твой «ецер ха-ра» - его первозданный облик. Живет он в сердце, в правом желудочке.

ПОМНЮ, КОГДА ДУША ПРОСНУЛАСЬ,
ГДЕ Я ВПЕРВЫЕ ЭТО ПОЧУВСТВОВАЛ.
… МАЛЕНЬКИЙ АБРИКОСОВЫЙ САД,
ТОПЧАН ИЗ СТРУГАННЫХ ДОСОК.

Хоронили Эмиля Горбмана, ешиву постигло несчастье. Оле-хадаш, бывший житель Новосибирска.

Позвонил Янив, сказал, что Эмиль находился как раз в том автобусе, что улетел в обрыв. Я в обморок чуть не свалился. Арабская мразь какая-то, террорист, подскочил и вывернул руль у водителя…

Несколько дней полиция труп не могла опознать. А мы в ешиве тревожились – Эмиля нет на занятиях. И стали кругом звонить, покуда не обнаружили  в морге.

Жил он один, в центре абсорбции « Бейт-Канада», повсюду искал работу. Его, программиста, человека под пятьдесят, какая-то фирма из Тель-Авива пригласила приехать к ним - побеседовать, познакомиться. Назад он уже не вернулся, сгорел в автобусе заживо.

В памяти встает его образ: спокойные, голубые глаза, тронутая сединой шевелюра. Слышу голос его – тихий, из глубины души. Он плохо владел языком, много не понимал на наших занятиях, больше слушал, чем говорил. Часами уставившись в одну точку, что-то свое, огромное переваривал. Никто при этом Эмиля не тормошил, никто не расспрашивал. Знали,  рано, или поздно уста его разомкнутся – так обстояло со многими - время его придет. Но, не пришло, не дождались, так, видать, Б-гу было угодно.

Утром, после занятий, я подбрасывал его до перекрестка Армон ха-Нацив, дальше он шел пешком. Но как он добирался в ешиву ночами – непостижимо! - через Абу-тур, кишащий, словно гадюшник, арабской шпаной, один, без оружия, как не боялся? Что за сила влекла его – полуголодного, неустроенного, в стиранных джинсах и безрукавке, в сандалях на босу ногу – сходу учить Кабалу?

Гигантской толпой, запрудившей несколько улиц, хоронили Эмиля. Чуть ли весь религиозный Иерусалим. Над гробом его, с балкона ешивы, министр абсорбции произнес такие слова:

- Он прибыл к нам из суровой Сибири, он сделал «тшуву», чтобы слиться со своим народом, быть ближе к Б-гу и к Торе, жить на Святой земле. Его убили злодейски. Он не совершал никаких преступлений. Его убили только за то, что он был еврей. А потому – он мученик Б-жий, святой мученик, отдавший жизнь свою за «кидуш ха-Шем» - Святое Б-жье Имя!

Похоронили Эмиля на Масличной горе. Народ еврейский здесь издревле хоронит своих праведников. Ногами к Храму похоронили его. Когда придет Мессия, говорится в пророчествах, те, кто похоронены на Масличной горе, поднимутся первыми и войдут в Храм воротами Милосердия.

В ГРУДИ ЧТО-ТО ДРОГНУЛО, ОЩУЩЕНИЕ
БЫЛО СТРАННЫМ И УДИВИТЕЛЬНЫМ,
БУДТО РЫБКА ХВОСТОМ УДАРИЛА,
ЗАБИЛАСЬ, ЗАТРЕПЕТАЛА.

Признание одного из врачей психиатрического диспансера, интервью в газете «Маарив»:

- От встречи со Святым городом люди трогаются рассудком. Как правило, это случается с туристами, людьми не иудейского вероисповедания. Пятнадцать- двадцать туристов ежегодно. Это явление получило название «синдром Иерусалима».

И дальше не менее интересно:

- О каждом факте мы сообщаем в Министерство туризма. Главный раввин министерства объясняет это явление так. Надо полагать, это все-таки еврейские души, по тем, или иным причинам оставившие когда-то лоно иудаизма. Встреча с Иерусалимом – сильнейшая встряска для них. Удар по генной памяти, удар шоковый. Обычные психотропные средства, как правило, здесь абсолютно бессильны.

Был очевидцем смерти – присутствовал, видел. Космической силы акт – момент отбытия от тела души.

Подумал: а если бы обстояло иначе? Не смерть была бы для нас очевидна, и не отход от тела души, а все иначе, наоборот – вселение души в человека? То самое, что происходит в утробе матери – тайна великая за семью печатями. Стали бы люди лучше, чище, добрее один к другому? Или злодеями без границ и запретов, ибо не знали бы смерти, не ведали.

Увы! Куда не обрати взор – все говорит о смерти, о тленности бытия. И даже не говорит – вопит отовсюду. А вот, поди же – никто ничему не учится, род человеческий не становится смиренней.

Я работаю в «Тнуат ха-Ноар ха-Леуми» - Всеизраильской молодежной организации. Раз в неделю мы, инструкторы, собираемся в Тель –Авиве на свои совещания. Часто проводим время в походах, спортивных лагерях, на юношеских военных играх. В движении нашем участвует и друзская молодежь. Инструктор их - тихий, немногословный парень с лицом гладиатора, солдата-профессионала. Насибом его зовут, и мы с ним дружим.

Поздно ночью сидели мы как-то возле костра, спросил я Насиба:

-Поговорим о переселении душ. У вас, у друзов это обычное дело – верите поголовно. Расскажи мне об этом?

Он оживился, весь просиял.

- Я человек современный, настроен всегда был скептически. Этим вещам не очень то верил, не придавал значения. А тут вдруг случилось в моей же семье, с младшим братишкой. Родился он после Шестидневной войны. Лет десять ему исполнилось, и стал он нам говорить, что мы – не его семья. Зовут его вовсе не так, а совсем иначе, семья его настоящая проживает в Далият ал-Кармил. Был он офицером израильской армии, в одном из сражений на Рамат ха-Голан его убили. И требовать стал – с каждым разом настойчивей и настойчивей – хочу, мол, домой! Там – говорил он еще – закопан в саду его пистолет. Сам он его закопал. «Приедете, покажу где. И помню даже номер своего пистолета…»

Никто над мальчиком не шутил, не смеялся. У нас, у друзов такое не принято. Никто не говорил ему, что фантазирует, сочиняет, что детские глупости. В один прекрасный день собрались, взяли братишку и поехали вместе с ним в Далият ал-Кармил.

Дом тот он сам нашел. Зашли мы в семью, познакомились. Все рассказали – о цели и причинах визита. Братишка же вел себя так, словно вчера расстался с домом, с людьми этими. Всех безошибочно называл по имени. Припомнил им массу других деталей, других подробностей – сомнений больше не оставалось, Глазам и ушам я своим не верил. Неправдоподобно все это было.

Затем он вспомнил про пистолет, и все потянулись в сад. Там, под одной из старых маслин, велел копать. Но прежде чем выкопать свой пистолет – номер его назвал. И номер оказался правильный. Такие вот чудеса, такая история - со мной было лично.

- А где сейчас твой братишка, в какой семье он живет?

Насиб улыбнулся, пожав плечами:

- Живет у нас, живет у них – одна мы стали семья. И ничего не поделаешь, свыклись.

В Иране судебное производство ведется  странно. Но только на первый взгляд.

Назначают преступнику, скажем, смертную казнь. Одновременно с этим ему назначается срок отсидки. Когда отсидит положенный срок – казнят. Если же случается амнистия, то срок отсидки скашивают, а казнить непременно казнят.

Во всем этом, мне кажется, соблюдается один из важнейших принципов метафизики – пребывание души в обоих мирах: «Судимый земным судом – от небесного будет избавлен.»  И второе: «Избегший земных наказаний, под суд будет взят на небе.»

И еще деталь. О ней, между прочим, упоминает Кабала: « В момент свершения казни преступника все его десять испорченных «сфирот»  исправляются разом.»

А БЫЛ ЕЩЕ ГРЕХ В ГОРАХ –
НЕМЫСЛИМЫЙ, СКОТСКИЙ…
ТУДА Я ПОТОМ ПРИЕЗЖАЛ. И СНИЛИСЬ
ЦВЕТНЫЕ СНЫ, ЦВЕТНЫЕ КОШМАРЫ.

«Шиур кома» -  с этим столкнулся в одной из книг. Параметры физической сущности Б-га, размеры в тысячу километров. Рук, ног, туловища…

Сказал рав:

- У Б-га нет, и не может быть физических форм. В наших, людских понятиях. Ибо весь Он – Единая мысль, поэтому непостижим. Руки, ноги, туловище – это метафора, условный прием.

Шломо Б. – владелец крохотной типографии. Человек пожилой с флибустьерской бородкой и выправкой офицера. Утверждает, что он  атеист, всякая мистика с эзотерикой чужды ему. Но я убедился, что чем человек проще, духовно беднее, тем рассказ его о чем- нибудь странном, необъяснимом – звучит достоверней.

- Отец мой был несколько лет врачом в Освенциме, и вышел оттуда живым. Однажды он потерял очки. И, хоть известно, что там их были горы, но дело в том, что линзы его были редкими - одни на миллион. Словом, пропали  очки, отец сделался слеп, беспомощен. А это означало одно – немедленно в газовую камеру, в крематорий.

И тут возник перед ним некий старец в странных белых одеждах. Вручает его очки: « Возьмите, доктор, они я думаю ваши. Не их ли вы потеряли?»

Покуда отец их вертел в руках – радуясь, удивляясь, не смея поверить, что он спасен, покуда вздевал на нос, поправляя дужки, чтобы получше разглядеть старика, броситься в ноги – вдруг обнаружил, что тот исчез. Бросился повсюду его искать. Но, как не видел его в Освенциме до сего дня, так нигде его не нашел и после.

К чему это  я рассказал? После войны мы несколько лет жили в Чехословакии, там я родился. Этому старику в Освенциме обязан, собственно, жизнью.

Английская пословица, в которой заключен, по моему убеждению, глубокий эзотерический смысл:

«У человека нет ни врагов, ни друзей, есть только учителя».

Сказал я раву:

- Тора запрещает половые сношения с животными – скотоложство, это понятно. Но есть ведь птицы, растительный мир. Какой-нибудь человек воспылает вдруг страстью к курице, прекрасному цветку. Появятся нездоровые мысли – взять их себе в постель. И станет вытворять с ними в постели нечто непотребное. Скажу вам больше, я как-то читал, что в российской глубинке есть секты язычников, совокупляющиеся с землей. Это же самое делают аборигены то ли в Австралии, то ли на Огненной Земле.

Сказал рав:

- Нельзя человеку изливать свое семя с птицей, растением. С чем бы то ни было в минеральном мире: водою, камнем, землей. Все это мерзость для человека, хотя об этом не упомянуто в Торе. Запреты высших порядков, всегда включают и низшие – система мышления «каль-ва-хомер». Возьмем, к примеру, заповедь «не укради» - имеет силу не только среди людей. Нельзя украсть у животного – воду, пищу. Это необходимо ему для жизни.

Пара молодых олим: спортивный работник Миша, преподаватель музыки Ася.

Еще в России ей снился сон. Некий дед, назвавшийся предком, велел им ехать в Израиль. Он говорил, бояться нечего, все в Израиле сложится у них хорошо – устроятся наилучшим образом. Про этот сон она рассказала мужу. Всерьез его оба они не восприняли, мало ли что приснится? Но вот ей стали являться каждую ночь покойные родственники. Чаще всего родители. Они давно уже  были в мире ином. «Смотрите, может быть поздно, спасайте себя и детей!»

Еще она рассказала:

- Пришли мы впервые в ульпан в школу Неве-Яаков, иврит мы там учим. Вошла, и чуть не рехнулась. Эту самую школу во сне я видела, еще там в России. Узнала фойе, амфитеатр, стеклянный купол и лестницы.

Подобных историй на каждом шагу услышишь. С того света являются людям души родных и близких, чтоб убедить, уломать их ехать в Израиль. Сказано в Торе: « С четырех краев земли возвращать Я вас буду, всех в Сион приведу, всех до единого!»

Почему сказано «приведу», почему не сказано: «сами придете, с радостью побежите»? А потому, говорит наш рав, что добровольно евреи не захотят в Израиль. Тащить их придется, чуть ли не силой. Уламывать, уговаривать. Хуже того, подсылать им души с того света.

Тора велит отделять от своих доходов десятую часть – «маасар».  Вменяет в обязанность. «Чтобы ты богател, а не обеднел». И кажется это парадоксальным

. Поэтому говорит Г-сподь: « А вы Меня испытайте! Испытайте этим, и убедитесь…»

Признаться, был я небрежен в отношении «маасар», а может, и маловерен, и получил за это урок.

Служу я на двух работах, работаю тяжело.

С первой зарплаты с меня снимали двадцать пять процентов подоходного налога, а со второй – ничего. Поэтому на нее и устроился. И вдруг с меня чистить стали – со второй зарплаты – сорок пять процентов. Тут я взвыл от обиды. И принялся соображать: за что наказание мне такое? На что Г-сподь намекает? Хочет чего от меня?

Оказалось это ровным счетом десятая часть от моих доходов. Именно «маасар»! То, что не давал добровольно, снимать стали силой. Вернее, вполне законно.

Ученик я смиренный, понятливый. Удар по карману пришелся. И по башке. И что же я предпринял? От оставшейся суммы отстегивать стал «маасар», и обнаружилось вскоре, что не беднею. Скорее, наоборот – со всех сторон стали сыпаться деньги. Бюджет поправился – в гору пошло. Словом, на собственной шкуре пришлось убедиться: « А вы Меня испытайте! Испытайте этим и убедитесь…»

ПРИДУМАТЬ НИЧЕГО НЕВОЗМОЖНО!
ДА И НЕ НАДО ВОВСЕ:
ЦИКЛОПЫ, КЕНТАВРЫ, СИРЕНЫ – БЫЛИ!
ОНИ ДОПОТОПНАЯ ПАМЯТЬ.

Свидетельства  визионеров:

Каждой душе, явившейся на тот свет, обращается Голос – добрый, слегка насмешливый – « И как там было, игра эта стоила свеч?»

В это я верю. В Голос, и в черный туннель. Ибо сам там бывал, много летал – в детстве – прекрасно помню.

Верю, что там, на том свете, к нам выйдут друзья, родные и близкие, радуясь нашему возвращению, будут нас утешать.

Разве не бываем мы рады родившемуся младенцу? Хоть он и вопит,  страшно ему, а мы его утешаем, ласкаем и улыбаемся.

«Привет, добро пожаловать!» - встретят нас там. И будет им любопытно: « Так что же жизнь, игра эта стоила свеч?»

Светлана Л. – ола-хадаша. В больнице Склифосовского в Москве работала врачом-реаниматором.

- Среди ночи однажды привозят к нам женщину. Пьяная, грязная, в канаве, видать, подобрали. Кто-то ножом пырнул ее, шлюху. Сделали ей укол, привели в сознание. Говорю я ей: переливание надо вам сделать, милочка, крови много вы потеряли. Какая группа у вас?

А она меня за руку берет. Умоляю вас, говорит, только не жидовскую кровь. Имейте в виду, я ведь могу и проверить. В суд за это подам.

Милочка, говорю, да что вы порете? Какое имеет значение? Вы же помрете, пока мы выясним. А она мне в ответ: да лучше сдохнуть, как вы не понимаете – сдохнуть! Ой, погодите, вы случаем сами не из жидовок будете? А ну, отойдите от этой кровати…

Этот случай все и решил: ехать или не ехать – точка!

Еще рассказала Светлана:

- Ящики с багажом наполовину пустые в Израиль пришли. Лучшие вещи пропали, тряпки одни оставили. Это нас на русской таможне грабили. Три дня там стоял багаж. Каждую ночь вскрывали, все, что им нравилось – крали. Самое гнусное заключалось в том, что брали с нас деньги еще. Якобы, за охрану ящиков, ты представляешь – ну, не сволочи ли? Грабили нас тайком, а брали деньги под роспись с квитанцией.

Сказал я Светлане:

- Точно такое же было в Содоме. Изобьют ни за что человека до полу-смерти, а после требуют плату. Якобы, за медицинскую помощь, за кровопускание. Все законы были извращены, все людское исполнялось по –скотски.

Сказал рав:

- Б-г сотворил человека в единственном числе. Поселил в райском саду, за все назначив ответственным. Отсюда вывод: каждый должен так себя ощущать – за все ответственным и единственным.

Сказал я раву:

- Но в мире нас миллиарды?

Сказал рав:

- Есть ли на земле два одинаковых человека? В этом наша единственность, неповторимость. Этого разве мало, разве не убедительно?

Тут меня осенило. Понял, как состоится в будущем «гмар тикун» - всеобщее исправление. Нет, не разом, а постепенно, мало-помалу – людей станет меньше, реже станут рождаться. Ибо иссякнет вражда, исчезнут противоречия – думать и чувствовать люди станут все большее одинаково.

И в самом деле: зачем нас так много, зачем миллиарды? Не оттого ли, что много противоречий, что надо их выразить,  воплотить – в «килим», в сосуды? Но дух и материя имеют тягу – к простоте, через единственность – неумолимое тяготение…

Нас будет меньше и меньше. Все более явственным, очевидным станет Присутствие Б-га – как было это в раю. Покуда один не останется. Все тот же Адам – исправленный, совершенный. А для чего – тема уже другая.

Софа Кац – глубоко набожная, пожилая женщина, рассказала, как она с дочкой в самом начале войны остались живы, избежав расстрела.

- Вошли немцы в наш городок и первым же указом велели собраться евреям на площади. Мы и собрались, погнали нас к лесу. Когда мы туда вошли, убийцы стали готовить нас к смерти. И тут мне вдруг дико жить захотелось – любой ценой себя и дочку спасти. Подошла к полицаю – он был украинцем – перекрестилась, упала в ноги, сапоги целую, обнимаю их, плачу. Украинка я, говорю, какая же я еврейка, посмотри на меня? Хозяйке своей помогала вещи тащить, пусти ты меня! На сочном таком, на хохлацком. К тому же, блондинка была, глаза у меня голубые, совсем не похожа на гойку. Подвел он меня к немецкому офицеру. Вот, мол, баба к жидам по ошибке попала, надо бы отпустить. Тот подозвал солдата, велел ему вывести нас из лесу – меня и дочку – до города проводить. И мы с ним пошли.

Идем тропинкой – дорогой назад. Уже из леса вышли, вдруг вижу, бежит нам навстречу женщина. Такая же молодая, как я, с  девочкой на руках, как я. Мы с солдатом поднимаемся в город, а женщина  к лесу бежит – вот-вот там расстрелы начнутся. Когда поравнялись, она нам кричит, задыхаясь: « Куда евреи пошли, я их еще догоню?» Солдат ухмыльнулся, взглянул на часы: «Поторопитесь, фрау, вы их еще догоните». – И фразу добавил, по сей день звучит она у меня в ушах:- «Количество людей должно быть полным».

Зачем он это сказал – понятие не имею? Что он имел в виду?

Как глас небесный, как вечный укор – другая женщина и другой ребенок пошли из-за нас под расстрел. Ведь ничего случайного в мире не происходит.

Простить себе не могу – выдавала себя за гойку, сапоги целовала убийце. Что-то я этим нарушила, отменила, а количество людей должно быть полным.

Зима близится. В доме у нас принялись заливать крышу смолой. В полдень, когда пришел я с работы, у подъезда полыхал огромный костер. В железной бочке булькало черное, вязкое варево. Двое молодых арабов были на крыше, а двое других при бочке – черпали смолу ведрами и с помощью веревок отправляли наверх.

Один из арабов обратился ко мне:

- Господин мой, угости, пожалуйста, чаем, жарко, пить хочется!

Я отвечал сурово, откровенно недружелюбно:

- Времени нет. Да, и устал я страшно, спать буду!

Вошел в квартиру, и обступило меня раскаяние. Со всех сторон – сострадание. А ведь он прав: хамсин сегодня, работают они при огне. В подъезде нет никого, квартиры заперты, все на работе – стакана воды не достать. Да, враги они мне, идет война между нами. Но я ведь считаю себя человеком Торы. И сказано там: «Когда встретишь на дороге врага своего, и пал у него осел под грузом – сойди, помоги ему. Поступок твой будет ему укором».

Пошел и вскипятил чайник, насыпал в поднос конфеты, вафли, взял четыре стакана и вынес к подъезду. Они были рады моему появлению, благодарили меня. Те, что были на крыше, сошли вниз, полные изумления.

Я снова зашел к себе. В смятенных, противоречивых чувствах, мысленно восклицал: «Ради Тебя, Г-споди, ради Тебя и Торы Твоей! Но разве они поймут? Они ведь ножом в спину – злом за добро. Противна мне эта «мицва». Но если велишь, если об этом в Торе Твоей упомянуто…     

Ракетная база в Иудейской пустыне. Ночное дежурство на главных воротах. Зимний ветер продувает насквозь. Со своим автоматом  прячусь в ветхой, фанерной будочке, исхлестанной злыми бурями. Скрипят и мотаются хлипкие ворота из ржавых прутьев и колючей проволоки, наспех сколоченных реек.

Мне холодно, настроение гадкое, я мысленно издеваюсь:

« И это называется ракетная база – смех, да и только! Ни тебе мощных оград, бетонных стен, укреплений. Одним ударом соплей развалить можно. Что за беспечность такая»?

 Некий внутренний голос принимается возражать:

« А ведь евреи не строили пирамид, вавилонских башен, чтобы остаться в памяти человечества. Не воздвигали могучих – на века – укреплений из камня и тесаных блоков. И все-таки мы остались, да еще как! Воздвигая нетленные крепости духа, башни и цитадели истинной веры. А те народы – где память о них, и где они сами»?

Сказал я раву:

- Отходя ко сну мы просим ангелов-хранителей оберегать нас со всех сторон. Ангела Михаэля, что находится справа, ангела Габриэля – слева, спереди –Уриэля, позади – Рафаэля, а сверху – Шехину. Но снизу, почему снизу мы остаемся обнажены, беззащитны?

Сказал рав:

- А сам как считаешь – почему так?

Сказал я:

- Наша плоть земного происхождения. Из праха мы созданы и в прах возвратимся. И тут предоставлены сами себе – плоть против праха, тлен против тлена. Никто не властен вмешаться.

Сказал рав:

- Почти что точно. Недаром сказано, что в правильно заданном вопросе уже заключается половина ответа. И еще: часть букв в ивритском алфавите – «лашон ха-кодеш» - раскрыты снизу. А это подразумевает возможность вторжения в них греха и соблазна.

Сказал рав:

- Три ступени миров, в которых назначено жить человечеству. «Олам ха-зе» - мир, в котором мы нынче живем. Мы можем на него указать пальцем. «Олам ха-ба» - мир, куда мы уйдем, уходим. Его нам следует изучать посредством Кабалы – мир душ. Он должен быть хорошо нами изучен. И третий – «олам ба-атид-лаво» - мир, которому предстоит еще быть. О нем никому и ничего еще не известно.

В ешиве знают, что я великий охотник до всяких историй – мистических, удивительных. Коллекционирую, записываю, готов бесконечно слушать. Сегодня, когда мы вышли в наш каменный дворик на перекур, мой бывший земляк по Средней Азии рассказал про то, как воевал в Афгане.

- Стояли мы в горной местности под Кабулом. Полно было змей в тех горных долинах и скалах, и я их отлавливал. Хобби было мое. Держал в деревянном ящике, кормил и ухаживал, пробовал дрессировать.

И вот однажды отпросился, как обычно, в горы, ушел далеко от базы. И вдруг – бенц! прямо напротив лица поднялась кобра – во весь свой рост, буквально вровень со мной. Перетрухнул, признаться, прилично: ноги похолодели, отрубились начисто. Не шевелись, говорю я себе. Чуть шевельнешься – кинется. Будет тебе тут полный шандец. «И никто не узнает, где могилка моя». Так со змеями с ядовитыми, с кобрами этими. Стою, как бронзовый памятник, не шевелюсь. Час стою, два стою, не помню уж сколько. Устала, видать, подруга моя, помаленечку опустилась, в кусты уползла, освободив мне тропинку.

Вернулся, короче, на базу. Являюсь, а там трупы – вся база в кровище и трупах. Полный везде разгром, одни только трупы. Повстанцы налет совершили, афганы – среди бела дня, покуда кобра в горах меня задержала.

 Сказал я бывшему земляку:

- А как ты потом объяснил, что жив остался – один со всей базы? Не говорили, что самоволка, что, дескать, наводчик? Они ведь на все способны.

- Не, не те времена. Отпуском наградили – домой разрешили… Вот я домой и приехал, как видишь, в Израиль рванул. В ешиву пошел учиться. Ну, сам посуди, как после кобры такой не поверишь в Б-га?

Лег я пораньше, долго не мог уснуть – был возбужден непонятно чем. Мозг пульсировал под ударами сердца. Я как бы  дремал, хотя сознание оставалось четким и ясным, под полным моим контролем.

Лежал, раскинув руки, и вдруг обнаружил, что где-то под мышкой  запрыгал странный световой мячик. Тут же я весь встрепенулся, сообразив, что это явился мне Он.

- Скажи, это Ты? – спросил я Его.

- Да, это Я! – ответил голос мальчика лет десяти.

- Зачем Ты пришел?

- Ты свой, ты принят! – было мне сказано. – Я только принес привет.

И продолжал шаловливо скакать. Кругом головы, плеч.

Сказал я Ему:

- Что со мной будет в будущем?

Ответ его был уклончив:

- С тобою все обстоит в порядке! – И все, и исчез.

Спать я больше не мог. Весь наполнившись словно сиянием, слившись с чем-то огромным, значительным, став совершенно иным. Из меня исходило добро, милосердие, с этим хотелось делиться со всеми на свете людьми.

Так продолжалось неделю, затем стало меркнуть, помаленьку слабеть. И, наконец, исчезло совсем.

 Повторилось это чуть ли не год спустя, но было уже иначе. Хотя все

ощущения сохранились, сработало «решимо».

Помню, стоял я по стойке «смирно», во весь  рост – это тоже было во сне. Одет был во что-то зимнее, теплое. Мимо меня пронесли луч света, проехавшись по груди, будто случайно. Будто несли не мне - я только попался им по пути.  Думаю,  не мне назначено было здесь находится, и здесь  стоять.

Но все равно – повторяю – переживание не от мира сего, как с мячиком, да. Это мне-то, во мраке моем, поддержку прислали из высших миров.

 

*          *          *

 

Много лет назад, в России еще, приснился сон.

Иду я улицей, освещенной неоновыми фонарями. Ранние сумерки, улица совершенно пуста. Рядом топает трехлетняя дочка, я держу ее за руку. С обеих сторон каменные дома удивительной архитектуры, улица плавным изгибом  стекает вниз. Ни людей, ни машин, одни мы с дочкой. И так светло у меня на душе, покойно и грустно. Светлая грусть…

Вот и весь сон. Но что примечательно, еще во сне я знал, был совершенно в этом уверен, что это Иерусалим, где никогда не был.

И вот недавно весь этот сон пережил наяву. Со странной одной деталью. Вернее, двумя.

Иду я улицей, плавным изгибом стекающей вниз, вправо. Горят на высоких столбах неоновые фонари. Время ранних сумерек, ни людей на улице, ни машин, держу я за руку дочку. Пустынно кругом, у  меня на душе светло и печально. И тут пронзило: да это же самое было уже! Там, в России, много лет назад. Я все узнал, тот сон вспомнил. Вплоть до тончайших своих ощущений.

Ну, хорошо, понятно: душою я мог сюда прилетать, силою мысли переноситься. Ибо только этим и жил, этим в ту пору бредил – Иерусалимом. Но дочка родилась уже здесь, дочки тогда и в помине не было. Первая странность. Ну а вторая – эта вот улица. Ее пробили недавно, при мне уже, в последние пару лет. Эти дома, зеленые насаждения, тротуары и фонари. Как понимать такое изволите?

ПЕРВОЕ ВРЕМЯ С КИПОЮ НА ГОЛОВЕ,
ВСЕ НА ТЕБЯ ГЛЯДЯТ С ЕХИДНЫМ
НЕДОУМЕНИЕМ, ПАЛЬЦАМИ ТЫЧУТ:
«ШАПКА НА ВОРЕ ГОРИТ».

 

*          *          *

 

Наш юмор, шуточки наши.

Обсуждали сегодня тайные смысловые значения в священных текстах царя Соломона: « Сердце мудрых справа…». Исходя из известного постулата Кабалы, что часть души человека – его Б-жественная часть – располагается в правом желудочке сердца.

И незаметно как-то, мало-помалу, весь разговор вдруг принял не тот оттенок, совсем другую окраску: посыпались политические словечки.

- Ваши левые глубоко у правых в нижнем желудочке!

- Э, нет, это ваши правые хорошо у левых в левом желудочке!

- А я по-прежнему утверждаю, что ваши левые глубоко у правых в малом пистончике…

И все при этом покатывались со смеху, вовсю изощряясь.

Шатаясь однажды по зимней Москве,  был застигнут пургой на Красной площади. Погода портилась, превратилась в буран. Решив согреться и переждать, зашел в Музей революции.

Здесь не было ни души. Я подошел к гардеробной, снял пальто. Старик в голубом мундире с золотыми пуговицами молча принял его у меня. Гардеробная была огромна, пуста, ряды вешалок уходили вдаль. Ни на одном из крючков не висела одежда. Я обратил внимание на номера. Ближайший ряд начинался с цифры 1940. Странно, подумал я, год моего рождения.

Тем временем старик с моим пальто тронулся с места – сосредоточенный, глубоко в себя погруженный – пошел вдоль этого ряда. Вскоре остановился, снял номерок и вздел на крючок пальто. Я даже цифру успел заметить – 1969.  Снова успел подумать: странно, а это ведь нынешний год. Но тут случилось странное. Старик передумал, снял пальто, вернув номерок обратно, и дальше пошел. Что за фокусы, удивился я, почему он не повесит пальто на первый попавшийся крюк, мест-то ведь сколько угодно!?

Старик же шел все дальше и дальше, удаляясь, шаркая о паркетный пол, беззвучно шевеля губами. Пару раз останавливался, намереваясь повесить пальто, но каждый раз передумывал. И тут я услышал отчетливый голос: номер, что он тебе принесет, будет годом твоей смерти!

Спустя минуту старик вернулся, бросив на стойку толстый кружочек из прозрачного плексигласа. Я тут же его схватил, глянул и успокоился. Даже повеселел: там было тиснуто…

О, нет! Этого я никогда и никому не открою.

Утро первого января нового года.

Сижу в ешиве, смотрю в окно, где проступает за занавесками зимний, водянистый рассвет. Пытаюсь припомнить: где и при каких обстоятельствах встречал я в прошлом рассветы нового года? Веселье и танцы, музыка, тосты с шампанским… Все это в безвозвратном прошлом, в жизни как бы иной.

После занятий, после молитвы идем к Хаиму. Живет он рядом, в одном из каменных переулков Старого города. Хаим преподает математику в школе. Ради Кабалы, ради занятий в ешиве – быть к раву поближе - переехал из Тель-Авива в Иерусалим. И вот – живет один, с женою в разводе: с некоторых пор она перестала его понимать. Во всех отношениях перестали быть интересны друг другу.

Сидим в его крохотной, голой квартирке, пьем кофе и курим.

Он спрашивает, как у меня началось, что привело к «тшуве», как потянуло в Кабалу?

- Чувство стыда, - говорю. – Внезапно свалившийся стыд. Прекрасно помню  день, когда вдруг стыдно стало выходить на ринг, драться и побеждать, наслаждаться видом поверженного соперника, утопая в шквале аплодисментов – что-то вдруг разом кончилось. А был ведь большим чемпионом, мастером спорта. Казалось, что бокс - это язык моих отношений с людьми, язык силы. Помню еще, когда стыдно вдруг стало называть себя писателем. Сочинять рассказы, повести, романы, издавать книги. И вообще, видеть свое имя напечатанным. Где бы то ни было. Внезапно открылось, что все мои сочинения – ложь и выдумка, моими книгами мир не исправить. Не сделаешь людей счастливыми. А если уж исправлять, то прежде всего самого себя. Душу свою лечить. Коротко говоря, жить по старому сделалось тошно. И еще, Хаим: я думаю, жизнью гордиться нечего. Я так понимаю: сам факт рождения человека подразумевает собою грех, подлежащий исправлению. А может, и целую телегу наших ущербностей и недостатков.

- Во-во, чувство стыда! – соглашается Хаим. – И у меня началось с этого. Все наслаждения, все удовольствия вдруг оказались ложными, как сыр в капкане. Сам же ощущаешь себя паразитом, и замыкаешься, как улитка. Хочется отдавать, а отдавать нечего, и проникаешься свойствами Света – Света Вс-вышнего, покуда не дозреет душа…

Слушаю Хаима. Он математик, думаю я. Кабала наука точная, дается ему полегче, с его-то складом ума…

Ну а ездить по утрам в Тель-Авив на работу, и каждый день возвращаться - автобусом – меня бы на это хватало?

Первое января нового года. Мы с Хаимом курим, пьем кофе – два сверстника, пришедшие в ешиву в разное время одним путем.

Сказал рав:

- Три стадии обновления свойственны человеку.

Первая, когда вынуждаемый зрелым разумом, человек приходит к «тшуве» - к вере в Творца своего, и прилепляется к Торе.

Вторая, когда сила прошлых грехов, превращается в силу святости.

И третья, наконец, когда грехи совершенные в прошлом, с человека снимаются, и сам он про них забывает.

СКАЗАНО МУДРЕЦАМИ НАШИМИ:
ТАМ, ГДЕ СТОИТ «БААЛ  ХА-ТШУВА»
НЕ УСТОИТ И ПРАВЕДНИК.