ЭЛИ ЛЮКСЕМБУРГ
Повести
ЗАПИСКИ ЕШИБОТНИКА
ВНЕЗАПНО СДЕЛАЛОСЬ СТЫДНО.
НЕ ЗА ЧТО-ТО КОНКРЕТНОЕ, А ПРОСТО ЖИТЬ.
ЗАТЕМ ЛЮБОПЫТСТВО – А ПЕРЕД КЕМ, СОБСТВЕННО,
КОМУ МЕШАЕТ МОЯ ГРЕШНАЯ ЖИЗНЬ?
ТАК НАЧИНАЛАСЬ «ТШУВА», ТАК ОНА НАЧИНАЕТСЯ.
* * *
Два ангела по дороге в ешиву сопровождают меня. Каждую ночь. Возле Меа - Шаарим я их подбираю, а у Стены плача высаживаю.
Гремит будильник в три тридцать. Вскакиваю, одеваюсь. С вечера все приготовлено: мыло и полотенце – мы окунаемся в микве. Сидур, талит, филактерии. Молитвы наши, надо сказать, завышено скоростные, чтоб щелочки не было для посторонних мыслей. Парочку яблок и апельсин – это мой завтрак.
Выхожу к машине и прогреваю мотор.
Еду. Пистолет кладу на колени, так спокойней, надежней.
Еду во мгле, сквозь скалистое ущелье, мимо сплошных арабских селений и бедуинских стойбищ. Именно тут кидают в евреев камни и зажигательные бутылки. Весь взвинчен, весь напряжен, шарю кругом глазами: кинут, сукины дети, или не кинут? Как будто на фронтовой полосе, на минном поле. Днем и ночью в Иерусалиме – так себя ощущаем. Но милостив ко мне Г-сподь. Недаром сказано: нет для Б-га более желанного занятия детям Его как изучение «торат ха-нистар». Кабалы, скрытых слоев Торы. А разве не для этого я рано поднялся, лечу в ешиву?
Вижу двоих своих ангелов – издали, под фонарем. Два старика с белоснежными бородами: они мне даже не голосуют, и я к ним бортуюсь, открываю им двери. Грузные старики, кряхтя, ко мне втискиваются, что-то бормочут и шепчут. То ли Б-га благодарят, то ли меня приветствуют. При каждом сумка – большая, увесистая, а что у них в этих сумках, понятия не имею.
Молчим и едем, друг на друга не глядя, ни разу ни о чем не обмолвившись. Кто я, они не знают – куда я еду каждую ночь. И я их имен не знаю, и что им делать в столь ранний час возле Стены плача. Два года так продолжается. И стало уже ритуалом.
Один только раз вышла осечка. Под фонарем моих ангелов не оказалось, какой-то другой еврей, вертлявый и нервный. Я аккуратно к нему подрулил, вежливо, как обычно, дверцу. Он сунул в машину голову, обнюхал меня, обшарил глазами, и почему-то отпрянул: что-то, видать, ему не понравилось. Арабы ему померещились, подумал, что не туда завезут, убьют и придушат? Захлопнул я дверцу, отчалил: чего обижаться на человека – все мы нынче такие, нервные чересчур.
* * *
Сказал я раву:
- А существует ли понятие «абсолютная истина»?
Сказал рав:
- Душа каждого человека – осколок души Адама. Все мы исправляем первородный грех. У каждого человека своя часть работы, своя истина. Истина же абсолютная заключается вот в чем. Вначале, как это известно, Вс-вышний сотворил землю и небо, солнце и все светила небесные. Животный и растительный мир. И лишь в конце человека, Адама. Сказал ему Б-г: весь сотворенный мир принадлежит тебе. Пользуйся им, наслаждайся. Поэтому каждый из нас считает, что мир принадлежит ему. Как каждая капля воды вполне справедливо может считать себя океаном. Каждый из нас полагает, что именно он знает, как этот мир исправить. Отсюда и возникли между людьми все недоразумения, ненависть и вражда. И эгоизм, который нам надо исправить на альтруизм. Такова у человека на этой земле работа: возлюби ближнего, как самого себя, не делай другому того, что тебе противно. В этом вся Тора, в этом заключается « абсолютная истина».
* * *
Чем хороша ешива, чем притягательна для меня?
Нет запретных тем, вопросов нет неудобных. Самое дикое, несуразное – спрашивай, не стесняйся. И чем вопрос твой будет безумней, тем больший вызовет интереса, примутся горячо обсуждать. И час, и два – не важно. Покуда тема не будет до дна исчерпана, и все, что ее касается.
Мы говорили о добре и зле. Мирах света, мирах тьмы. Мы поминали нечистую силу.
Сказал я раву:
- А сатана молится Б-гу? Надевает ли он тфилин? И если да, что в них написано, какой пергамент вложен в коробочки?
Мигом все оживляются, и начинают вопрос обсуждать.
Я не новичок-ешиботник, далеко нет, увы! Впервые открыл Тору лет двадцать назад. Там, в России еще. Во многих ешивах учился в Израиле: на горе Сион, в ешиве « Диаспора», в ешиве «Сенедрия» у цадика Ицхака Зильбера, в «Шамире» учился на улице Давида Елина, в Маалот Дафна…
Подобный вопрос там не посмел бы никто задать. Про это нельзя, такое не принято спрашивать, такие темы запретны, сказали бы там.
А здесь получаешь ответ – точный и вразумительный.
* * *
ОТКРЫЛ ТОРУ ЛЕТ ДВАДЦАТЬ НАЗАД…
РОДИТЕЛИ ДЕВОЧКИ ГОВОРИЛИ «БИБЛИЯ»,
МЫ ФЕХТОВАЛИ НА ДЕРЕВЯННЫХ САБЕЛЬКАХ.
Г-СПОДИ, С ТАКИМ РЕБЕНКОМ ЕЩЕ!
* * *
В центре Иерусалима, на вечно кишащей народом площади, саперы обезвредили заминированную машину. Какие были бы разрушения, сколько жизней бы унесло, вообразите – сто килограммов взрывчатки, четыреста метров смерти от центра воронки!?
Позвонила в полицию женщина: кто-то, мол, бросил машину ей поперек дороги, не может вырулить со стоянки. Полиция тут же приехала.
Проходит неделя, полиция ищет женщину, которая позвонила. Никто не отзывается, не могут ее найти. Ждет ее слава, ждут почести и награда.
И вот я думаю: была ли женщина вообще? Не добрый ли это ангел, оберегающий нас, святой наш город?
От самых разных людей случается часто слышать: оберегают наш город ангелы, ведь это так очевидно. Чудеса, да и только! Девять из десяти не взрываются – ужасы « адских машин» - в самый последний момент.
* * *
Разных четыре мира сотворил Вс-вышний на этой земле. Растительный, минеральный, животный и мир людей, нас, говорящих, которому все остальные служат и подчиняются, мир высший.
Там, над нами, в иных измерениях, множество других миров. Нам недоступных, непостижимых. Не могут постичь нас камни, растения, муравьи, нас – мыслящих, говорящих. Комар ли, блоха, своим жалким разумом, либо инстинктом. Но что-то ведь ощущают. Быть может, зависть? Свою недостаточность, несовершенность?
Подумалось вдруг: живи они с нами, живи они рядом – те, что над нами, те, что из высших миров, будь они нам доступны – видимы, осязаемы, что бы люди к ним испытывали? Была бы гордыня, были бы мы спесивы?
Или иначе: путь эволюции, путь исправления стал бы короче?
* * *
Сказал рав:
- Сверх положенной меры человек не должен усердствовать. Браться за то, что надо исправить иным поколениям.
Сказал я раву:
- А как это практически понимать, действуя в повседневной жизни? Откуда могу я знать, что возложено на меня, а что надлежит другим исправить?
Рав не удостоил меня ответом. Такое тоже бывает - нельзя открывать. Как бывают запреты вылечить, вмешаться в судьбу, ибо сверху дано указание. И рав молчит – непроницаемо глухо. Должно быть, из тех областей: тот, кто знает – молчит, а тот, кто скажет… Рав ничего не скажет.
* * *
Во множество темниц заключена душа: тело, семья, родина, планета земля. И всюду полно страданий – все это дорого нам…
Есть «час души» - на том уже свете. К тебе приходят, зовут: на землю вернуться. В новую плоть, в неведомый путь. И мы несемся, летим. Это для меня загадка. Как она может – душа – снова на землю? На новую муку и каторгу? Ведь есть же память – память души, в Кабале зовется она «решимо». Снова рваться туда? То есть – сюда, и все забыть? Как она может?
И сам себе отвечаю: а здесь, а сегодня, со мною самим, нынешним, разве не происходит нечто подобное? Давно уже происходит.
Минули годы в Израиле, годы счастливой жизни, и все про Россию забылось, будто травой поросло, травою забвения: мерзость жизни в галуте. И помаленечку тянет, сосет – вернуться и поглядеть. А как там мой город? Улицы, дом, друзья – на прошлую жизнь поглядеть. Текущую воду, в которую не ступить. Вовеки уже не ступить.
И это сегодня, сейчас, в нынешнем воплощении!
Что уж тогда говорить о «часе души», «решимо», где действуют иные законы, иная тяга?
* * *
Часы блаженства, часы гармонии с самим собой, со всею Вселенной – они приходятся со второй половины ночи, и до рассвета – я пребываю в ешиве. Затем расходимся…
Мои товарищи, наш небольшой «миньян». Желанные, близкие люди на свете. Не просто единомышленники, а нечто важней, значительней. Я так нас вижу. Изнутри.
И в самом деле, со стороны поглядеть – ну и что? Сидим, толкуем о категориях беспредметных, вещах отвлеченных. Ночами целыми напролет: бездельники! А может для кого-то, и чокнутые.
Но нет, не так все просто.
Там, за окном, в непроницаемой чернильной ночи, господствует в мире зло. А тут, а с нами, незримо присутствует Свет. Из высших миров – миров тончайших, и разговоры наши услаждают ангелов, они здесь присутствуют – проводники Света, - Его становится больше на этой земле. В Израиле, в Иерусалиме. Больше Света народу еврейскому. Этот Свет рассекает тьму, замыслы наших врагов, злодейские планы.
Служба такая делает тебя великаном – ощущение безошибочно четкое -служба и должность твоя. И нечто еще, чего словами не передать, не выразить. Будто снова нашел утраченных некогда собеседников. Великих умов и душ. А это с детства жило - сопричастность, если хотите. Знал, что найду их, что будем мы вместе.
ТАЙНУ ГРЕХА НЕЛЬЗЯ УНЕСТИ В МОГИЛУ
- ЖЕСТОКОЕ ЗАБЛУЖДЕНИЕ. ИМЕННО ТАМ,
НА ТОМ УЖЕ СВЕТЕ, СТАНОВИТСЯ ВСЕ ИЗВЕСТНО.
АД - ЭТО СТЫД ЗА МОГИЛОЙ.
* * *
Мы были под Беер-Шевой, в лесах « Керен-Каемет» - школьники, учителя. Пилили отсохшие ветки, собирали хворост в огромные кучи, жгли костры. Затем обедали, садились в свои автобусы и уезжали в разные направления. На экскурсии. Так мы жили неделю.
В один из последних дней, закончив в лесу работу, поел и пошел садиться в автобус. Сидел, ковыряя спичкой в зубах, глядя, как все входили - автобус медленно заполнялся. Водитель завел, наконец, мотор.
В стекло мое постучал Рами, один из наших учителей.
- Это не твой автобус, пойди, пересядь! – Прочел я по его губам, ничего не слыша из-за рева мотора.
Я приподнялся, в ответ заорал:
- Он едет в Ницаним, я был уже там вчера. Я в этом поеду. Хочу по пещерам полазить. Хочу в Кирьят-Гат…
-Но там же дети твои, твой класс! – настаивал Рами. – Кто будет за них ответственный?
Он был совершенно прав: не мой это был автобус, и не мой находился в нем класс. Я как бы предлагал ему поменяться. Кроме того, некая властная, могучая сила велела мне здесь оставаться. Ни в коем случае не выходить. И сила и голос. Я это отчетливо понимал.
Автобусы тронулись, наконец, выползая из лесных чащоб – гуськом, вперевалочку. Порой мы останавливались, набирали воду в канистры, выбрасывали пакеты с мусором. Всякий раз Рами подбегал к моему окну, кричал, махая руками, и я кричал ему тоже, и тоже махал, всячески умоляя и уговаривая.
На центральной трассе наши автобусы разъехались в разные направления. Наконец, я свободно вздохнул.
Избитый, весь в шишках и синяках, Рами докладывал вечером директору и учителям. С палками и цепями на них напали парни из Ницаним. Трудновоспитуемые, из интерната – избили, измолотили на лимонной плантации. Двум девочкам нашим пробили головы, они в больнице сейчас. Этим делом полиция занимается.
Рами искренне сокрушался:
- Тебя нам, Эли, там не хватало – учителя физкультуры, боксера, здоровенного мужика. Ты бы им показал, с тобой бы подобного не
случилось. Почему ты в Ницаним не поехал?
Воскликнул директор Шмулевич:
- Этого нам не хватало! Он бы насмерть зашиб балбесов. Всю жизнь буду молится, что Эли туда не поехал.
И тут я понял, глаза у меня прозрели: Б-г меня уберег! Пошел бы под суд, как пить дать. Или диплома лишился. Мне трогать детей нельзя. Ни в коем случае. Своих ли, чужих – пальцем нельзя касаться.
… Некий журналист опубликовал недавно любопытное исследование. Каков процент пассажиров, не прибывающих на обычные поезда, пароходы и самолеты? И каков процент людей, не попавших по тем, или иным причинам на эти же транспортные средства, угодившие впоследствии в аварию, или несчастный случай?
И что оказалось? В первом варианте это три, или пять процентов, а во втором пятнадцать-восемнадцать.
Голые цифры, статистика.
* * *
Сказал рав:
- Кто погружен заботами о других, о них самих Б-г заботится.
Еще он сказал:
- Справедливость – первейший закон мироздания. Его основной закон – физический и духовный. Закон на иврите «хок», от корня «хука» - подражание. Повеления Торы – это закон, указание к подражанию. Исполнять их следует неукоснительно. Порой – вопреки рассудку и здравому
смыслу.
* * *
Часто меня вопрошают: зачем заниматься ночью? Почему не днем, как все нормальные люди?
- Иной уровень восприятия, - говорю, - другое качество. Мир спит, люди спят, не носятся в воздухе посторонние мысли – ни добрые, ни дурные. Ничто не мешает сосредоточиться. Попробуйте, убедитесь сами! Недаром пророки и мудрецы предпочитали уединяться в горы, пустыни. Подальше от города, от людей.
Еще любопытствуют: как обхожусь со сном, хроническим недосыпом? Ведь после ешивы надо работать. Целый день на работе.
Трудно, конечно, вначале, особенно: всего качало, страшно был раздражительный. Но помаленьку и это прошло.
- Вы на рава нашего поглядите. Вечно бодр, свеж, полон юмора, интересных планов. Сон, говорит, это функция плоти, а с плотью надо бороться, это строптивый осел. С ним надо вести войну.
* * *
ПОДВОРОВЫВАЛ ПОМАЛЕНЬКУ, ПО МЕЛОЧАМ,
НЕ МУЧАЯСЬ СОВЕСТЬЮ, НЕ ПРИДАВАЯ ЗНАЧЕНИЯ.
ПОКУДА НЕ ЛОПНУЛО ТАМ ТЕРПЕНИЕ…
* * *
Сказал я раву:
- Одно из Имен Б-га « Шаддай». Но ведь и «шед» - имя черта. Как понимать подобную схожесть?
Сказал рав:
- Все объясняется буквой «йуд». Она выражает Б-жью сущность, Его присутствие. Возьмем, к примеру, слово «цви» - олень, и отнимем последнюю букву, тоже «йуд». Получится черепаха – «цав»: великолепие превратилось в ничтожность.
В трехбуквенном слове «Шаддай» есть и другое значение: «шин» - означает «шомер», «далет» - это «длатот», а «йуд» - это Израиль. Все вместе написано на мезузот, прибиваемых к косякам дверей: «хранитель ворот израилевых».
* * *
На Рош ха-Шана - новый год по еврейски – в перерыве между молитвами, пришел домой и уснул. Сном блаженным, глубоким и очищающим, как годы уже не спал.
Никто мой сон не тревожил, не мучил меня. Попробовал разобраться: с чего это вдруг?
Один на один в этот день человек с Б-гом, лицом к лицу – Б-гом всего живого и всех духов.
Унялась нечисть, убралась подальше, запрещено ей действовать.
Суд идет и Отчет – час Истины, вынесение приговоров.
Так убирают из зала суда всех, кто мешает и отвлекает.
* * *
Сказано у Коэлета-Экклезиаста: « Помыслы человека – зло в его сердце…»
И в самом деле: выбрал дорогу наверх – к добру, к Свету. Дорогу мудрости, исправлений. Думал, что оторвусь, уйду. Душа полегчает. Но нет, «ецер ха-ра» - зло в нашем сердце тянет ко дну. Непомерной тяжести груз – грехи мои прошлые...
Г-споди, один бы микрон одолеть, а сколько усилий? Легче уж мир изменить, чем себя самого.
* * *
Кто-то из кабалистов прошлого предсказал: лет через триста, в будущем, с Кабалы будут сняты ограничения, чуть ли не все. Изучать ее будут женщины, дети…
Гляжу порой на своих товарищей: многие младше меня, лет им по двадцать, если не меньше. И удивляюсь: как глубоко постигают! Пашут как глубоко! И думаю: не потому ли, что сабры? Шрифт Раши, и всякие там арамизмы, на которых написаны наши книги, им легче даются. Для них это все пустяк, они здесь выросли и родились. И Тора сама – устная и письменная – иначе ее понимают, ею они живут. Им жизненный опыт – одно из непременных условий Кабалы – как будто не нужен. Откуда же в них эта страсть – учить по ночам Кабалу? Старое вино в новых сосудах – вернулись души великих ученых?
…Голосом ровным, тихим, едва его слышно за нашим столом, рав наш читает лекцию. Это всегда, это у него неизменно: ни громкой речью, ни даже оттенком своих интонаций, не повлиять на ход наших мыслей, на убеждения.
Свою концепцию каждый волен сам избирать.
* * *
Часто спускаемся всей ешивой к Стене плача, молимся там.
Потом разбредаемся – вдоль Стены, каждый наедине с Б-гом, с самим собой.
Я нахожу, обычно, скамеечку, подсаживаюсь к Стене впритык, вплотную, упираюсь в нее лицом, и закрываю глаза. Горячим лбом ощущаю холодные камни, живые, гудящие камни. И возникают мысли: это не просто Стена, не просто камни. Это окно. Экран, в котором увидишь все. Если позволят, если дадут. Если хорошо попросить. Ведь этим камням тысячи лет, они столько в себя вобрали, их память так много хранит!
Долго сижу и прошу – здесь хорошо каждого слышат: твои губы шепчут в самые уши Того, Кто…
И возникают картины, образы и картины – неописуемо дивные.
* * *
Сказал рав:
- В природе существует два вида сокрытия Б-жьего Лика: обычное и двойное – «эстер рагиль» и « эстер кафуль».
Случится, к примеру, у человека несчастье, и он понимает, что это от Б-га. Произведет душевный отчет: за что мне такое, на что мне Б-г намекает? Это «эстер рагиль» - обычное сокрытие Б-жьего Лика.
Другой же человек воспринимает свою беду как случайное стечение обстоятельств. В Б-га не верит, каяться не намерен, и вообще не видит за собой никакой вины. Это « эстер кафуль» - двойное сокрытие.
К такому человеку и на Небе относятся соответственно.
Тебе были посланы ряд намеков – болезни, неудачи, несчастья, но ты из этого ничего не понял, не задумался даже. Ты Б-га называешь «случайностью». Ну, и ладно, вот и хорошо: с тобою мы тоже будем вести себя, как со «случайностью».
* * *
За время занятий Кабалой случались со мной тяжелые кризисы. Сам удивляюсь: как не бросил, как это выдержал?
Все вдруг предстало в ином обличии: черты моего характера, отношение к людям – родным и близким, отношения с Б-гом, иудаизмом, Все, что составляло личность мою, убеждения – вдруг зашаталось и стало рушиться. Остались развалины, пепел и головешки.
За годы учебы я повидал многих. Десятки, а может, и сотни. Те, кто приходили из любопытства – а с чем эту Кабалу едят? - и через пару уроков сгинули. Были, кто выдерживал месяц, и даже два, и тоже потом пропали. Не в силах Кабалу переварить – иную форму мышления. Словом, уйма людей, куча историй. Одно лишь хочу сказать: меня ешива сделала другим человеком.
И вот сегодня пришлось услышать нечто новое, и поразился такому подходу. Формой защиты, я бы сказал.
Был перерыв между лекциями, мы вышли перекурить меж сохнущих полотенец, свисающих до земли, – в наш каменный дворик.
Спросил я Давида:
-А как на тебя Кабала воздействует? Ну это самое – все, что мы учим? Нет ли проблем с психикой, собственной личностью? Я, понимаешь, видишь ли… Процесс у меня идет – долгий, мучительный, давно бы из ешивы сбежал. Но голос вот слышу, внутренний голос.
Он искренне удивился:
- Да ты сумасшедший! Кто же Кабалу через себя пропускает? Это опасно, ты слишком рискуешь! Я изучаю Кабалу, как географию, как турист. Как путешествие в другую страну: она сама по себе, я сам по себе, и никак иначе.
Я улыбнулся:
- Понял, все понял! Это ты ловко придумал. Ай да молодчик, ай хитрец! Такого еще не слышал.
* * *
УВИДЕЛИ ТАМ И СКАЗАЛИ: ХВАТИТ!
ОН РУКИ ТЯНЕТ К САМОМУ У НАС ДОРОГОМУ.
ВОТ И МЫ ДО НЕГО ДОТЯНЕМ, РУКИ НАЛОЖИМ
НА САМОЕ ДЛЯ НЕГО ДОРОГОЕ.
* * *
Сказал рав:
- Везение и удача, огромные деньги, чаще всего бывают, как испытание, лживый соблазн. Дорогу эту, прежде чем устремиться по ней, следует оценить: не искушение это - от Б-га, от дьявола? Все полагают, что нищета является наказанием. В не меньшей мере это относится и к богатству. Справится с этим дано не многим.
* * *
О людях, питающих ненависть сразу к обоим мирам – сегодня на лекции говорилось. Существует, видать, и такое.
Это ввергло меня в глубокие размышления.
Подумал: возненавидит вдруг человек свою жизнь и судьбу, и все земное вокруг – берет и кончает самоубийством. Это понятно, часто бывает. Ушел человек добровольно.
Ну а там, в мире небесном, как там обстоит? Сделался душе ненавистен тот мир – куда ей удрать? Возможно ли там куда то удрать вообще? И если да, то куда? Обратно в земной мир, который тоже ей ненавистен? Тошно везде, тошно повсюду – абсурдная ситуация.
Надо бы рава спросить.
* * *
Месяц провожу в милуиме – боевые сборы.
Военный аэродром, палатки, ракетная батарея…
Напарник мой по ночным дежурствам - скрипач Виталий из Нетании – мягкий, интеллигентный парень, вечно погруженный в музыку собственных мыслей. Каждую ночь я извлекаю его оттуда, как он извлекает скрипку из своего футляра – разговорами о нашем прошлом. Недавнем прожитом: служил он в ВОХРе, далеко за Уралом, под его охраной зеки валили тайгу.
На плече моем «узи». Целый месяц под звездами, под бездонным небом Негева. Наши ботинки ночами шаркают по взлетной бетонке – туда и обратно, туда и обратно, Мы увлеченно беседуем.
- Стою я однажды на вышке,- рассказывает Виталий. – А дело под вечер было, все колонны в зону уже вошли, время под ужин. Под вышкой народ кишит, я пристально всех наблюдаю. Вижу вдруг, подходит к вышке человек, задирает голову, и странно так на меня смотрит. Я, естественно, автомат. Затвор передернул: поди, знай, какие у зека намерения? Тоже гляжу на него не отрываясь. И вдруг мурашки по спине побежали – да это же вылитый я!
Не просто похожий, а явно двойник духовный – с этим не ошибешься, это уж точно. Весь я замер, оцепенел. И замечаю: нет, не бушлат на нем, как на прочих зеках на зоне, а шинелишка странная. Солдата русского Первой мировой войны, круглый суконный шлем, соответственно, грязный окопной грязью, давно не бритый. Кто он, откуда на зоне взялся? Смотрим в упор один на другого, молчим. Не знаю, сколько времени простояли, покуда в рельс не ударили – к ужину. Он первым очнулся, вздрогнул и отошел. Больше не видел его. Думал, умру. Ведь за душою двойники и приходят – с черным известием. Так было с Екатериной-царицей. Ты это знаешь, читал?
- А может, просто галлюцинация?- осведомился я.
- Нет, реальнее быть не может! На всю жизнь осталось у меня потрясение. Ты это только представь, сам к себе подошел: военнопленный Первой мировой войны к советскому солдату, бойцу ВОХРа. С разницей в полстолетия. От этой встречи звук у меня родился. Вот я его и слушаю, боюсь потерять.
* * *
ДОЧЬ МОЯ ДОРОГАЯ…
ПОПУГАЛ МЕНЯ, Г-СПОДИ,
ВОТ И ПУГАЙ, НЕ НАКАЗЫВАЙ.
Я САМ СЕБЕ НАКАЗАНИЕ ВЫБЕРУ.
* * *
Сказал я раву:
- В недельной главе «Берешит» Тора сообщает любопытный факт: Г-сподь Вс-вышний изгоняет Адама и Еву из рая. « И изгнал Адама, и поставил на востоке у сада Эденского керувов ( херувимов) и острие меча вращающегося, чтобы охранять путь к дереву жизни…»
Не ключ ли это к тайне бессмертия? Слова бы эти заложить в компьютер, произвести вычисления, как это делают сегодня ученые с текстами Торы. Вдруг здесь скрывается код? Генетический код наших клеток старения? Речь ведь идет о древе жизни. Такое вот у меня предчувствие - предвкушение открытия.
Сказал рав:
- А ты хорошенько подумай: зачем человеку бессмертие, нужно ли нам? Бессмертие бренного тела, тленной плоти?
* * *
Однажды прочел у кого-то из первых пророков: « Сердце мое пусто…» Прочел и запомнил. Долго не понимал – а чем тут хвастать, собственно?
И понял недавно, сам ощутил: пустоту в сердце, блаженную пустоту - счастье какое!
Не мучает совесть, не грызут сомнения. Не рвут твое сердце бесы на части – мир и покой. Гармония сопричастности со своим Создателем.
* * *
Зовут ее Сара, из бывших полячек. Еврей из Варшавы взял ее замуж. Приехали оба в Израиль.
Прошла она здесь «гиюр», имя себе поменяла. Честь по чести стала еврейкой.
Прекрасно помня, что сказано мудрецами нашими по этому поводу – «Даже в десятом их поколении…» - я никогда в ее присутствии не позволяю себе восторженно говорить о евреях, чтоб не напомнить ей прошлого, боли не причинить. Не дай Б-г, обидеть чем-то подобным.
Она же, однако, черт- те что себе позволяет. Дама умная, светская, любить частенько врезать: « А мне еврейство мое до лампочки. Был бы мой муж китайцем, да чукчей хотя бы – куда угодно за ним поехала…»
Я ей не очень верил: красуется дамочка, хочет пощеголять. Никто ее не насиловал стать еврейкой, не заставлял, спокойно могла оставаться и католичкой. Иудаизм миссионерством никогда не занимался, это нам чуждо. Наоборот – ставят препятствия, всеми путями от еврейства отговаривают. Перемена веры – перемена души, отказ от прошлого.
И вот недавно она как - то брякнула за столом, за рюмочкой:
- Народу моему, полякам, я одного не могу простить. И никогда не прощу. Вовеки…
Мысленно у меня пронеслось: « Активного их содействия в уничтожении трех миллионов евреев: Майданек, Освенцим, Треблинка…»
Она же продолжила нечто другое:
- « Пражской весны..» Военной поддержки советской армии.
Тут я окончательно убедился: евреи действительно ей до лампочки. Здесь она откровенна.
* * *
Сказал рав:
- Если сделал человеку добро, и человек «спасибо» тебе не сказал
– не жди благодарностей, не досадуй. Добро ты обязан делать. Ради Имени Б-жьего, « ле-меан ха-Шем». Поступок свой Ему адресуй. Это и есть цель служения Б-гу, все мы Его сыновья.
Еще рав сказал:
- Любое зерно, любое семя с точки зрения « вещи в себе» - обладает субстанцией бесконечности. Более того – в пропорции геометрической. То же самое обстоит с Добром, с каждым добрым поступком.
* * *
Оле-хадаш из России – Антон – мужчина под шестьдесят, убирает подъезды нашего дома.
Всякий раз, когда я утром выхожу на работу, мы с ним подчеркнуто вежливо раскланиваемся. Сердце щемит от чувства неведомой перед ним вины. Барственной, гордой осанки еврей, большим, видать, был начальником, и вот – моет пороги моей квартиры. Надо бы что-то ему сказать, думаю я. Утешить человека добрым словом. Галахические мудрецы утверждают, что если богатый человек обнищал и просит милостыню, ему следует подавать больше, нежели обычному попрошайке, ибо его потребности в прошлом были иными…
И вот пригласил Антона на чашечку кофе.
И в самом деле, был он в Москве начальником, шишкой, на номерном заводе.
- Про «скады», небось, слышали? Так вот, был я главным конструктором запускных ракетных систем. – И грустно, с интеллигентным юмором. – В России при технике состоял, и здесь состою – при метле со шваброй.
Не стал я его говорить, сколько горя и слез причинили «скады» Израилю, сколько пролилось еврейской крови. Рано, или поздно поймет это сам, если уже не понял. Гордиться здесь нечем. Скорее – наоборот. Весь парадокс ситуации: Россия, которой он отдал свой творческий ум, лучшие годы жизни - выжала его, как лимон, отбросив голым и нищим. Израиль же, в который он ни черта не вложил, а виноват, как военный преступник – стал прибежищем, домом родным. Пособие получает, и крыша над головой. Ему и его жене вполне хватает. А то, что подрабатывает на уборке, калымит - так вольному воля…
- Алия, - говорил я ему, - переводится, как подъем, духовный подъем, этому всегда предшествует этап падения, - «ерида ле-меан ха-алия». Так и переводится: спуск во имя подъема. Мы тоже испытали падение: в России мы были истопники, дворники, грузчики. Были в «отказе», нас обзывали «проклятыми сионистами», со всех работ выгоняли, травили, как тараканов. Если бы мне предложили тогда быть подметалой, мыть унитазы в Иерусалиме, счастливей меня не было бы на земле человека.
Вам, Антон, повезло. Вы дома, среди своих, за вашей жизнью не охотится КГБ. Падение во имя подъема – так обстоит с еврейским народом во все времена. Всегда в истории обстояло. Рабами мы были в Египте, и не стыдимся в этом признаться. Какой бы другой народ подобный позор за собой признал?
* * *
Сказал я раву:
- Известно, что перед смертью в сознании человека проносится вся его жизнь. В одно мгновение, как кинолента. Грехи, добродетели, все, что случилось с ним в нынешнем воплощении.
А вот, допустим, случится гибель Вселенной, всего человечества, час конца. Пронесется ли вся история мира, человеческой цивилизации перед чьим-то мысленным взором, как единая кинолента? Или иным образом, неважно каким, но схожим? И если да, то кто это будет? В чьем сознании, перед кем?
Сказал рав:
- Каждый человек видит перед смертью облик Адама – свой корень духовный. Г-сподь сотворил человека в единственном числе. В конце времен все души снова сольются в одну. Она уже будет исправлена, собравшись из мириада душ. Будет нести в себе память и опыт всей работы, проделанной людьми за тысячи лет, и называться «Адам исправленный».
* * *
ВЕЛИКОЕ СМЯТЕНИЕ ПРОИЗОШЛО В СИНАГОГЕ.
ВИДАНО ЛИ ТАКОЕ: ПРИШЕЛ И ЛЕГ НА ПОРОГЕ.
ПЕРЕСТУПАЙТЕ, ИМ ГОВОРЮ.
А ЛУЧШЕ ВСЕГО ТОПЧИТЕ?
* * *
Поздно ночью, когда семейство спало уже, в дверь постучали. Пошел открывать, на пороге стояли двое: с пейсами, в полосатых халатах – явно из Меа-Шаарим. Я сразу узнал их, на этой неделе они уже были, я дал им «цдаку» на содержание их ешивы.
- Простите, я не могу вас пустить, - сказал я им. – Видите, я раздетый, мы спим.
Они заглянули в квартиру, свет был погашен, стоял я в трусах, кругом все спали.
Они не ушли, стояли, переминаясь. Ждали, чтоб я им дал. Пошел за деньгами. Во мне закипело вдруг раздражение. Я ведь уже давал! Позавчера, кажется. С раздетого вымогать, какая наглость!
Они уловили, видать, мысли мои прочитали, кивнули молча, и стали спускаться вниз. Когда затихли в пролетах шаги, и хлопнула дверь подъезда, я крикнул:
- Приходите завтра, в другое время, вы же видели сами!
- Завтра мы не придем,- послышался странный голос. – Мы будем в другом совершенно месте.
Голос, как шепот. И непонятно, чей, они ведь были уже на улице! Еще поразила странность: они стучались только ко мне. А ведь обходят, обычно, одну за другой квартиры. С чего бы это – только ко мне?
И понеслись лихорадочно мысли: Б-же мой, мама в больнице! С сердцем – больное, мамино сердце… А послезавтра Судные дни! Ну, как же я оплошал!? Люди мне одолжение сделали, а я в амбицию, ничего не понял. Сделали вид, что зашли по ошибке, случайно. Увы, случайно ли, по ошибке!?
Метнулся к шкафу, и достал бумажник. Коробочка на буфете стояла, коробочка для «цдаки» - двести шекелей опустил.
Г-споди, виноват, как же я сразу не сообразил, балбес неграмотный! Пусть эти деньги идут по тому же адресу, по тем же каналам.
* * *
Жена побывала в Египте с организованной группой туристов, израильским гидом-египтологом, чуть не профессором. Поездкой страшно довольна.
Спросил жену:
- А все - таки, какое самое сильное впечатление?
- Многое повидала. Целыми днями ездили до потери сознания: пирамида Хеопса, сфинкс, древние постройки и храмы, циклопические колонны… Даже сегодня, через три с половиною тысяч лет после Исхода, видишь и понимаешь – какая могучая была империя. Только съездив в Египет, только там побывав, начинаешь по настоящему верить: сами евреи ни за что бы не сумели из Египта выйти. Лишь Б-гу такое было по силам.
Таково мое заключение.
* * *
Кончив занятия, помолившись, мы всей ешивой едем на кладбище. У Йохая «йор-цайт» - годовщина памяти по отцу. Ему десяток нужен для «кадиша», десять взрослых евреев.
Йохай наш инженер-электронщик, владелец частной фирмы, выполняют особо деликатные поручения Минобороны. Однажды он нам читал доклад о кибернетике и религиозном мышлении. Лекция произвела на меня сильнейшее впечатление. Собственно, его эрудиция, подходы к теме с самых необычных сторон…
Раннее, зимнее утро. Мы стоим на высоком холме. Зябко и сыро. Сгрудившись тесным кольцом вокруг могилы, в руках у каждого книжечка Псалмов – «теилим». Рав наш читает вслух, а мы лишь подхватываем концы, и говорим «амейн».
Поднимаю глаза, озираю бескрайние пространства, окутанные лиловой дымкой: Рамот, Шуафат, Мевасерет-Цион… Странное чувство возникает во мне: когда-то это было уже! Нет, не кладбище, не могила, а все мы, стоящие здесь, были когда-то вместе. Но где, и когда? В каком столетии, и в какой
стране?
Взволнованный, возбужденный, смотрю на каждого, вглядываюсь в лица. На рава смотрю: а он кем был? Кем были мы сами? И вижу, как зыбкий мираж – иду за сохой, иду бороздой на черном, весеннем поле. Соху мою волочит лошадь. Мы занимаемся сельским хозяйством: пашем, сеем…
Были такие комунны в средневековье, тайные кабалисты. Они называли себя «нистарим».
Сделалось родственно на душе, родственно и тепло, узнавание состоялось – рава, вечных товарищей, читающих «кадиш» возле могилы.
* * *
Судные дни: сидим в ешиве, ведем разговоры. О судьбах мира, Израиле, разумеется, еврейском народе. О жертвах террора исламского.
Поведал и я им свою историю:
- Была передача недавно по телевидению о гибели наших спортсменов на Мюнхенской олимпиаде. В сентябре как раз годовщина исполнилась. Со всеми подробностями: захват спортсменов в гостинице, переговоры, а в заключении – обгоревшие трупы.
Помнится, я только приехал в Израиль – мастером спорта, чемпионом. Был я в России известным боксером, страстно мечтал попасть на Олимпиаду. С командой Израиля, как вы понимаете. В составе сборной: с израильской майкой на груди, и под израильским флагом – мечта моей жизни! Я дрался бы в ринге, как лев, и непременно выиграл. Так мне тогда казалось. Любую из трех медалей: золото, серебро, бронза - это не важно, только бы гимн играли. Израильский гимн в Германии.
Вначале все обстояло прекрасно. Взяли в сборную, я ездил чуть ли не
каждый день из Ашкелона в Тель-Авив, тренировался, как сумасшедший. Был полон надежд и радужных ожиданий. И вдруг сказали, что не возьмут, что не могу поехать. Заявки, дескать, на олимпийцев были отправлены в феврале, а я в Израиле приземлился в марте. И ничего изменить нельзя, мой поезд, как говорится, ушел.
Г-споди, что это был за удар, как было горько и больно! Всю жизнь готовить себя к великому часу, и в самый последний момент… Ходил и стонал: почему я такой невезучий, за что наказание это?
Злился на своего Создателя, был с Ним в конфликте.
И вот, смотрел вчера передачу по телевизору: сожженный дотла вертолет, обгоревшие головешки, оставшиеся от наших спортсменов, и понял, все понял – Г-сподь меня уберег. А ведь по всем законам инерции я должен был быть среди них. Вс-вышний знает, что делает. « Гам зу ле-това» - все к лучшему. Это мы не хотим видеть ничего дальше своего носа.
* * *
ШЕПТАЛИСЬ В СИНАГОГЕ ВО ВРЕМЯ МОЛИТВЫ:
ТАКОЕ ВЫ ВИДЕЛИ, СЛЫШАЛИ?
СТАЯ КОШЕК УСЕЛАСЬ НА ПОДОКОННИК –
СНАРУЖИ, ЗА СТЕКЛАМИ, ГЛАЗАМИ ЖЕЛТЫМИ
ПЯЛИЛИСЬ…
Давно это было, в самом начале. Среди спора какого-то, в жарком разгаре, вдруг рав ко мне обратился:
- А ты как думаешь, какое мнение у тебя?
- В каком вопросе? – осведомился я, застигнутый, буквально, врасплох. - Я ваш разговор не слышал, я думал о чем-то другом.
- Вот мы тут спорим, кипим страстями - в поисках сути вещей. Видишь ли пользу в этом, в спорах, как таковых? Или же слово рава должно быть истиной в последней инстанции?
И вижу, все на меня глядят, ждут, что отвечу. И понял, мгновенно все понял. Рано, или поздно меня должны были подвергнуть проверке. «На
вшивость» - тестировать: а что я собой представляю?
Это похвально, конечно, чуть ли не каждую ночь являться в ешиву, тяга к «торат ха-нистар», единомышленник – очень все хорошо. Да вот вопрос: во благо ли мне это все обернется, мне и людям? Вот, что им хочется знать. И еще: нету ли спеси во мне, зависти? Не обернутся ли знания мои в презрение к раву, товарищам? Короче, можно ли меня посвящать в сокровенные тайны?
И не застали врасплох, к этому был я готов.
Помнил: в короткий срок умерло двадцать четыре тысячи учеников рабби Акивы. А все потому, что относились с презрением один к другому, полагая, что каждый знает и понимает Тору лучше всех остальных. За это их истребил Г-сподь.
Качнувшись вперед, я им улыбнулся:
- Для этого и приходим в ешиву – обменяться мнением, обогатить знаниями один другого. Подпитывать себя из общей посудины. А если вдруг в тупике окажемся – рав нам придет на помощь. Для этого есть у нас рав, я наши занятия так понимаю.
Рав меня похвалил:
- Ответ правильный и разумный!
Разом все загалдели и зашумели – тест на мою проверку прошел.
* * *
Мыслишь порой солгать, украсть, совершить неблаговидный поступок, и тут же душа принимается возмущаться, негодовать.
Природа такого явления уже понятна.
От мысли, что собираюсь совершить грех, грешок незначительный, от этой мысли одной - мир содрогнется, основы Вселенной. Душа моя ко всему причастна, к малейшему болтику в этой конструкции. Душа, как маятник: здесь, у центра - качания ее незначительны, едва ощутимы. А там, за тысячи верст – огромны.
Чтобы работа Вселенной была гармонична, душа моя – маленький винтик – нигде не должна сфальшивить, дать сбою. Работа Вселенной уже будет не та.
* * *
Сказал я раву:
- То, что израильская пресса насквозь левацкая – факт известный давно. Но переходят порой все границы. Будто заправляют нашими средствами массовой информации не евреи, а агенты врага.
Сказал рав:
- Когда выходили мы из Египта, то вместе с нами вышли и «эрев рав» - великая помесь: люди со смешанной кровью, неизвестного происхождения. Они и подбили народ на самый тяжелый грех – создание золотого тельца: «Это твой бог, Израиль!».
«Эрев рав» живет всегда в нашей среде, как в мире всегда живет Амалек. «Эрев рав» старается увести евреев с путей Торы, задержать приход Мессии. Пекутся о благе наших врагов, ибо знают: первое, что Мессия сделает, это укажет каждому, откуда он происходит.
* * *
В университетском корпусе Гиват – Рам слушал лекцию о Кафке.
Докладчик говорил: « Чем художник значительней, тем с большей силой отторгает себя от Б-га, от веры предков – своих корней…» И дальше этой мысли не стал развивать. Я же подумал: а почему так обстоит с гениями, Творцами с большой буквы? Не оттого ли, что создают свой мир, и возникает у них с Б-гом конфликт? С Б-гом расходятся, исчезает «двекут» - контакт, смычка. Нечто похожее сказал однажды Лев Толстой: « Шекспир мне мешает жить!».
По моему убеждению, Кафка величайший писатель всех времен, не считая Коэлета-Экклезиаста. Он же, царь Соломон, наделенный мудростью и славой от Самого Вс-вышнего.
Слава Кафки – посмертная, вся у Б-га. В мировом вместилище духа, именуемой у индусов « архивом Акаши». Даже вновь родившись писателем, Кафка не получит ничего от прежней славы. То есть, от нынешней, что в принципе не имеет значения. Такова участь гения – все начинать с нуля. При условии, что прошлое воплощение было «двекут шлили» - серьезный конфликт с Создателем.
* * *
Миква, где мы окунаемся, на самом современном уровне: раздевалка, туалеты, горячие душевые. Сверкающий кафель, белоснежная чистота. Не то, что описано у Шолом-Алейхема. В его местечковых миквах вода стояла чернильной от грязи.
В чем же заключается тайна ритуального омовения – всем нам единой водой, и почему к чистоте тела так требовательна Тора?
Вот я спускаюсь к воде – вниз по ступеням. Навстречу мне поднимается человек. Я видел, как он сошел в микву, а предварительно не помылся – с мылом и под горячим душем. Всю свою грязь он оставил мне. А ведь мы ответственны друг за друга. Гляди, брат мой, кричу я мысленно, ты обо мне не подумал. Твои болячки и чирьи перейдут ко мне, грязь твоя станет моею. Думай же обо мне, заботься. Тогда и я о тебе стану думать. Не делай мне того, чего сам себе не желаешь.
«Гмар тикун» - всеобщее исправление, - прежде всего очищение наших тел, говорит Кабала. И только потом уже – наших душ. Не с миквы ли все начинается?
Есть в ней, конечно же, и более высший смысл...
* * *
ВЕЛИКОЕ СМУЩЕНИЕ ПРОИЗОШЛО В СИНАГОГЕ,
УТРОМ ПРИХОДИТЬ ПЕРЕСТАЛИ, МОЛИЛИСЬ ДОМА.
И НЕ ПРИВЫКЛИ КО МНЕ ЗА МЕСЯЦ –
Я НА ПОРОГЕ ЛОЖИЛСЯ.
* * *
Сказал Булгаков в своем знаменитом романе:
« О, этот город Ершалаим, чего в нем только не услышишь?»
И в самом деле, услышал сегодня нечто такое, аж взвизгнул от восхищения, слегка ошалел. Сама ситуация, собственно! А что в ней больше, никак не пойму: бреда ли сивой кобылы, или же яростный поиск истины? Когда-то и я был «бааль-тшува», человек бунтующий, ляпы случались похлеще.
Зовут его Хаим, а раньше был Виктор, простой украинский парень. Черная шляпа на нем, черный сюртук. Борода и пейсы – хасид любавичский. Учится в одной из иерусалимских ешив, получает стипендию, там же в ешиве живет.
С Хаимом мы собутыльники, любим выпить, потолковать за жизнь. А жизнь его, в некотором роде, необычна и удивительна.
Будучи простым украинским парнем, повстречал в Киеве еврейскую девушку. Гуляли, любились, и вышла она за него замуж. Потом, естественно – привезла в Израиль.
И все в Израиле ему не понравилось, через год уломал жену «ердануть» в Канаду.
Прекрасно он там устроился, поскольку редкой профессии человек – сварщик титановых сплавов. Его применение – авиация. К любимой работе в Израиле не был допущен, ибо все засекречено. Новоприбывшему, не еврею, к тому же – не доверяли.
Словом, стал хорошо зарабатывать, быстро довольно купили виллу с бассейном, спортивный «понтиак» новейшей марки.
И вдруг с ним что-то случилось – возник интерес к еврейству. Захаживать стал в синагогу, беседовать с ребе подолгу. «Хочу изучать Тору, подготовьте меня к «гиюру».
Дальше – больше: настойчиво требовать от жены вернуться в Израиль. Дескать, «гиюр» пройти хочу на Святой земле, по всем правилам Рабанута, и там же, в Израиле, жить полнокровной еврейской жизнью. На что жена с угрюмой насмешкой ему возражала: « Тоже мне сионист! Сиди, и не рыпайся – еврей задристанный! Достаточно по свету мотались».
Он все бросил, ей все оставил, приехал в Израиль.
Обрезался, прошел «гиюр», переменил себе имя, пошел учиться в ешиву.
Мы с Хаимом сидим у меня в квартире. Пьем водку, закусываем, толкуем о жизни.
- Она мне в принципе уже не жена, - рассуждает он.– Замуж она выходила за гоя, а я еврей, другой совсем человек.
Я слушаю, молча киваю. Я с ним соглашаюсь:
- Нет, не жена, другой ты теперь человек! - И оба долго молчим.
Хаим что-то мучительно соображает, затем брякает свою гениальную фразу – с пафосом, с возмущением:
- Да как могла она, сучка, трахаться с гоем? Еврейская дочь – кидаться гою на шею? Ненавижу ее, ненавижу!
Отлично известное выражение: « Награда за изучение Торы кроется в самом ее изучении».
Я занимаюсь Кабалой недавно, но и за этот срок успел овладеть ключами ко множеству тайн. Вопросам настолько глубоким, что прежде казалось, ответы на них не существуют. Сегодня я знаю, суть человека не заключается в физической оболочке, имею понятие о душе. Откуда приходим, зачем мы на этой земле, куда отсюда уйдем. Каково назначение души моей в нынешнем воплощении.
Первейшим объектом для размышлений подобного рода являюсь я сам – моя судьба, биография. Задаю я, к примеру, вопрос: а почему я писатель, что толкнуло меня на это?
Кабала объясняет: в природе существуют четыре уровня человеческой деятельности.
Мотив первый – «лекабель лемеан лекабель» - извлекать из всего, что делаешь, выгоду. Исключительно для себя, откровенно и беззастенчиво. Это уровень самый низкий, уровень примитивной души.
Мотив второй – «леашпия лемеан лекабель» - воздействовать на людей, якобы, благородными средствами. На самом же деле, извлекать из этого выгоду. К этой категории относятся политические и общественные деятели. Писатели, художники, журналисты, артисты кино, театра и пр. пр.
Мотив третий – « лекабель лемеан леашпия» - духовный уровень достаточно высокий. Извлекать от людей различного рода блага, но с единственной целью – все возвращать. Отдавать им все без остатка.
И, наконец, четвертый – « леашпия лемеан леашпия» - отдавать, все отдавать – бескорыстно, не требуя ничего взамен. Уровень почти что Б-жественный, недосягаемый.
Итак, мы сумели выяснить, где располагается писатель. Очень низко, всего лишь на втором уровне. Пишу я: сижу, сочиняю книги, выпускаю их в свет, чтобы взамен были деньги, слава, награды. Все же прочее – самообман, попытка ввести людей в заблуждение. Ибо сказано мудрецами Кабалы: человек и пальцем не шевельнет, если не будет ему от этого выгода.
* * *
Сказал рав:
- Наши представления о времени и пространстве весьма условны. Порой совершенно ложны, поскольку придуманы нами же, людьми.
Вот мы говорим: затмение солнца, затмение луны. А в сущности, как луна, так и солнце всегда чисты, ничем не запятнаны, как Б-г их и сотворил. Лишь тени один от другого наплывают на них.
* * *
НИКОГДА ЛЮДЕЙ НЕ ЛЮБИЛ,
ЛЮДИ МНЕ ТОЛЬКО МЕШАЛИ.
МИР ВСЕГДА НАЧИНАЛСЯ С МЕНЯ,
МОЙ ПУП БЫЛ ЦЕНТРОМ ВСЕЛЕННОЙ.
ворота стрельнуть у прохожих сигарету.
Долго никого не было, я начинал нервничать. Хоть бы прошел кто-нибудь! И в самом деле – возник блатарь какой-то с испитой рожей. Я пересек улицу: «Браток, не найдется ли закурить»?
Он угостил меня папиросой, поднес услужливо зажигалку. В блещущем свете я прочитал на его голом предплечье татуировку: «Так мало пройдено дорог, так много сделано ошибок». Это меня озадачило. В ту пору я понятия не имел, что такое «бааль-тшува». И что такое раскаяние. Мне показалось, что у меня отсутствует важный человеческий орган. И крепко над этим задумался.
* * *
Обновление души, говорится в Кабале, выход на новый виток, не всегда зависит от смерти, не обязательно с нею связан.
Структура совершенной души состоит, обычно, из пяти частей. Как бы кассетный набор, именуемый « на-ра-н-ха-й» - нешама, руах, нефеш, хайя, йехида.
Если человек в течение жизни исправит одну из них, ему ее заменяют. Не достает – добавляют, опять же, при жизни еще. Поэтому сказано, что «Гмар ха-Тикун» - полное исправление, можно достигнуть в одном воплощении. И больше уже не рождаться.
А это, как я понимаю, громадный труд. По силам, пожалуй, титану. Кабала утверждает, что люди такие были. Во всех поколениях - есть.
* * *
Слово «антисемит» пишется на иврите и произносится, как «антишем», что ничего не говорит русскому глазу и уху. Зато на иврите в нем заключается глубочайший смысл.
Изучали сегодня в ешиве главу Торы, где сказано про Потоп, семью Ноя - трех его сыновей: Хама, Шема, и Яфета. Рассуждали про то поколение людей, извративших пути Г-спода на земле, и за грехи свои уничтоженное. Повторились дважды души того поколения: в строителях Вавилонской башни, и в жителях Содома и Гоморры. Но не исправились, нет! Не раскаялись…
Еще говорили про лозу содомскую, виноградную. Дух опьянения - лозу Ноя: вином напоили Лота две его дочери, с отцом переспали…
Много о чем толковали сегодня в ешиве. А мысли мои текли все дальше, как-то по боку. Думалось: вот, мы евреи, корни наши от Шема, младшего сына Ноя. Жил он долго, лет шестьсот. Его звали впоследствии Малки-цедек, что означает – Б-жий царь справедливости. Он основал ешиву, в которой учились первые праотцы, когда Тора еще не была дарована миру.
Шем – одно из Имен Б-га. И если говорят «антишем», то означает это безбожник, варвар, идолопоклонник. Но истинный смысл: ненависть к Б-гу, к избранному народу.
Верно, арабы тоже семиты, но не они народ избранный. Они всего лишь ишмаэлиты.
* * *
Сказал рав:
- Если творишь «мицву» - твори ее от всего сердца, с любовью: «мицва» твоя должна быть совершенной, ибо Г-сподь совершенен, и все, что творит Он – оно совершенно, в делах Его нет изъяна.
* * *
Шимон, Рони и я – трое давнишних друзей – проходим милуим в Негева, на военной базе «Дим», соседствующей с атомным реактором. Сверстники мы. Рони, правда, на годик-другой моложе, он сабра, уроженец этой земли.
Шимон трудится слесарем, хотя утверждает, что есть у него институтский ромбик. Родом он из Ростова. «Одесса-мама, Ростов-папа», играя отлитыми из металла буграми мышц, напевает Шимон блатной, любимый мотив. Судьба его трудная, изломана и исколота. Он ищет Б-га, по-своему ищет Его: «Поверить бы я поверил, но ты вот мне докажи, дай мне Б-га руками потрогать…» Все милуимы проводим с ним в беседах – о смысле жизни, иудаизме. Шимон располагает кое-какими знаниями в Торе, Талмуде. « Кипу, говорит, я бы надел. Она у меня, покуда, на сердце. На голову еще не решился». Есть у нас с ним и святыня – Израиль. Этим мне Шимон дорог, это нас и роднит.
Рони же наш – человек богатый. И не просто богатый, а очень. На северной оконечности Мертвого моря у Рони семейный бизнес - заводик по производству минеральных солей. Эшелонами отправляет соли свои в Ашдод. Оттуда, морем уже, в страны Юго-Восточной Азии. Он тянется к нам из-за жены. Жена его из России, он дико в нее влюблен. «Русские люди мне симпатичны!» - это я с Шимоном, стало быть. И Рони нас щедро балует.
Как и на каждый свой милуим, Рони прикатил в Негев на своем мерседесе. Едва опускается солнце, он забирает нас к Мертвому морю, туда, где заводик. Ну а затем – на пляжи и дискотеки, ужины в ресторанах…
Время от времени мы с Шимоном напоминаем: «Не забывай, Рони, тебе Израиль достался даром: ты здесь родился, просто родился. Нам же
пришлось платить за Израиль кровью и потом. Мы родину поменяли, язык, оставили там друзей, все свое прошлое. Нас КГБ мордовало по всем мордовиям, мы доползли сюда на карачках – голыми и босыми». – Рони смеется, ему это нравится.
Однажды мы возвращались с Мертвого моря в палящий зной. Увидели еврея на пустынном шоссе, просил он тремп. Религиозный еврей-ортодокс, колыхаясь в мареве над асфальтом, словно мираж, в черной шляпе и сюртуке – на выезде из Массады.
Рони притормозил, человек сказал, что едет в Иерухам.
- Мы направляемся, собственно, в Дим,- ответили мы ему . – Это лишь отчасти по пути. Но если хотите, мы можем подбросить, полдороги себе сократите…
И сел он сзади, где Шимон.
Надо сказать, мы знаем друг друга лет десять. Шимон, если он хочет, может быть обаятельным, умным. А может быть и дерьмом. Это зависит, какая муха его укусила, кем вдруг захочет прикинуться. И тут он становится невыносим. Бежать хочется, как от чумы. Такое часто бывает. Нечто подобное случилось с ним и сейчас.
Намереваясь, видать, повеселить нас на скучной дороге, чем-то занять наше время, Шимон прикинулся дурачком, вежливым идиотом, став задавать тремписту вопросы. Такая, мол, за окном жара, воздух, буквально, плавится, а он во всем черном, в пейсах и с бородой – разве не жарко? Ради чего так страдать? И вообще, служит ли в армии, как служим мы, люди его постарше? С чего он живет, можно ли прокормиться верою в Б-га?
И тот ему отвечал – мягко, корректно, с чувством собственного достоинства. Видать, не раз приходилось ему отвечать на подобные наглости. А Шимон, все больше теряя меру и вкус, открыто глумился над ним, пытаясь унизить и оскорбить. Вызвать в нем вспышку гнева, спровоцировать на скандал.
Ни разу не обернувшись, я вслушивался в происходящее сзади, содрогаясь от омерзения. Временами хотелось потребовать у Рони притормозить, выйти самому из машины, либо Шимона выгнать. Но все терпел и терпел, сам себе удивляясь – до поворота на «Дим», где пассажир наш вылез, всем троим пожелав мира, благополучия, здоровья и счастья. Не выразив при этом ни малейшей обиды.
С этой минуты я с Шимоном перестал разговаривать. Не сел, как обычно, рядом в столовой, не пошел с ним в пару на ночное дежурство - мне было тошно видеть его.
Утром он осторожно осведомился:
- Что-то случилось, ты как-то странно ведешь себя?
Тогда мы сели и объяснились.
- Я оскорблен вчерашним твоим поведением, хамством твоим – до глубины души. Таким я знать тебя не желаю. Ты надругался над Б-гом, религией, над братом своим – религиозным евреем.
- Искренне каюсь, готов попросить прощение! – Немедленно предложил он. – Ты знаешь прекрасно, я дружбой с тобой дорожу!
- Я-то тебя прощу, но как нам быть с тем человеком? Ты знаешь, где он живет, как его имя? Простить по-настоящему он тебя должен. Где ты его найдешь?
- Не понимаю, при чем здесь он?
- Шимон, - воскликнул я. - В этом ведь заключается, самое страшное. Ты оскорбил человека, а он ушел, пропал, унес обиду на нас. Его невозможно найти, чтоб извиниться. В Торе сказано, что если человек тебя не простил, то не простит и Б-г. И месяц элул на носу, когда принято каяться, говорить «слихот» - кануны Судного дня
Он понял меня, дошло до него. Он знал про Судные дни, и про «слихот» - как же было ему про это не знать? Было похоже, что он испугался.
- Что же мне делать? Я понимаю, ты только добра мне хочешь.
- Ну, хорошо,- начал я остывать. – О нашем пассажире мы ничего не знаем. Лишь только то, что он из Иерухама. Вот ты туда и езжай. Городишко там небольшой, обойдешь синагоги ешивы, людей поспрашивай. Авось, и найдешь. А мне привези письмо от него лично, что он прощает тебя. Только письму я поверю.
Шимона одолели сомнения:
- Мы же в армии, кто отпустит меня? На день, хотя бы, на два, а может, и больше? И, во вторых, тут же кругом пустыня, как я туда доберусь? И денег у меня ни шиша!
- Это твои проблемы, - сказал я сурово. – Твое наказание. Испытание, если угодно. Сам все решай, выкручивайся, как умеешь, иначе, рву с тобой все отношения.
Озабоченный, удрученный, Шимон отправился к Рони. Поведал ему о конфликте со мной, о моих условиях. Рони полностью меня поддержал: да, необходимо найти того человека, срочно причем. Попросить прощение, письмо от него привезти. Ибо самый большой грех – обидеть незнакомого человека, навсегда потерять возможность раскаяния. И Рони предложил в услуги себя – себя и свою машину. Будучи при этом в восторге от предстоящей миссии.
На другой день, с утра, они взяли отпуск у командира, и к вечеру привезли письмо. Вернее, записку из нескольких фраз, в цветистом, библейском стиле: пожелания, благословения, и прочее, и прочее в том же духе.
Слухи об этой истории распространились по базе.
В тот год я читал «кадиш» по своему отцу. Трижды в день с трудом собирал «миньян» - утром, в обед и к ночи. Это было невероятно сложно. Молились в палатке. Они повторяли за мной «амейн», все гнали меня, торопили. А тут вдруг стали надевать тфилин и талит, молились теперь в синагоге. И что всего удивительней – щедрой рукой давали «цдаку», ибо «цдака» спасает. Особенно, в месяц элул, кануны Судного дня. Когда принято каяться, очищаться.